– Чем помочь, ахпер[130]?
– Ты – Ашот Карапетян?
– Ну да!
– У меня к тебе пара вопросов, я из угрозыска Центра.
Мастеровой хлопнул по колену пухлой пятернёй: – Ну армяне! Ну что мы за народ? Всего и делов-то – десять лет назад год посидел в тюрьме! Так с тех пор кто кому где морду набьет или машиной переедет, сразу следователи к Ашоту: а ты не в курсе? Не в курсе я, ахпер! – раздосадованно шмякнул он себя по колену еще раз. – Честно на кусок хлеба зарабатываю, жену-детей содержу, понимаешь? Нет – не народ мы. Или Советы испортили, или всегда такие были… Э-э-э, наверное, за то, что мы такие чузохи,[131] турки и истребили нас, на себя джарму[132] взяли… Вот, сижу здесь целый день, работаю, понимаешь? А вы тут ходите…
Вардан обиделся:
– Что значит – «ходите»? Это моя работа: ты кожу переделываешь, дефекты из неё устраняешь, а мы их устраняем из общества. Без нас, думаешь, сидел бы здесь спокойно, пока жена и дети дома?
Ашот махнул рукой:
– Э-э-э, анох кани[133] – что с вами, что без вас… Хотя ты прав: каждый свой честный хлеб по-своему зарабатывает. Извини, что вспылил. Кофе поставлю?
– Ставь, – согласился Вардан и наблюдая, как Ашот дострачивает пройму, критически осматривает шов и аккуратно вешает плащ на плечики, спросил:
– Вы с Андраником Сакунцем сокамерниками были. Помнишь такого?
– Помню.
– Что скажешь о нем?
– Тха эр, эли, иря амар[134] – откликнулся Ашот, раскладывая кофе по чашечкам с водой и ставя их на раскаленную электроплитку.
– А по-твоему?
– Вор он был, этот Андо. Раньше, при Советах, все воровали: от завскладом и буфетчика до рабочего и директора: кто продукты, кто детали, кто телевизоры, кто деньги. У государства как не воровать, если оно же – главный вор? Взяло и украло земли твоего народа и другим продало, понимаешь? Даже историческую память украло, а? Подсократило в учебниках на несколько тысяч лет, понимаешь? – ссорился Ашот уже с ушедшей властью и помешивал поднимающуюся пенку.
– А что Андраник?
– Андо у людей крал. Я таких не уважаю, – откликнулся Ашот и поплевав на пальцы, осторожно взялся за горячие ручки кофейных чашечек.
– Но ведь вы вроде дружили в тюрьме? – настаивал Вардан.
– Э-э-э, ахпер джан, что значит «дружили»? – пробубнил Ашот, прикуривая от плитки. – Земляки мы всего-то, из Лори, да и то у меня родители оттуда, а я в Ереване родился, здесь в школу пошел, отсюда в армию ушел, здесь в Нархозе[135] учился. Летом только ездил к деду с бабушкой. Ни до, ни после тюрьмы я его не встречал и знать не знал. А там, в тюрьме, в маленькой камере, от безделья чем занимаются? Байки рассказывают из своей и чужой жизни, всю свою родословную до седьмого колена излагают, понимаешь? Вот у нас с ним и были общие воспоминания: «а в Ахпатском монастыре был?», «а в степанаванском пионерлагере отдыхал?» А так – что у нас общего? Я-то за драку сел. Сукин сын один не так посмотрел на мою девушку, я и вскипел. Слово за слово – глаза, говорит, для того и дадены, чтобы глядеть на что хочешь, – и покалечил я его немножко. А у него мама нервная такая была, и как раз – врач в судмедэкспертизе!