– Земляки мы всего-то, из Лори, да и то у меня родители оттуда, а я в Ереване родился, здесь в школу пошел, отсюда в армию ушел, здесь в Нархозе учился. Летом только ездил к деду с бабушкой. Ни до, ни после тюрьмы я его не встречал и знать не знал. А там, в тюрьме, в маленькой камере, от безделья чем занимаются? Байки рассказывают из своей и чужой жизни, всю свою родословную до седьмого колена излагают, понимаешь? Вот у нас с ним и были общие воспоминания: «а в Ахпатском монастыре был?», «а в степанаванском пионерлагере отдыхал?» А так – что у нас общего? Я-то за драку сел. Сукин сын один не так посмотрел на мою девушку, я и вскипел. Слово за слово – глаза, говорит, для того и дадены, чтобы глядеть на что хочешь, – и покалечил я его немножко. А у него мама нервная такая была, и как раз – врач в судмедэкспертизе!
– Девушка-то дождалась? – рассмеялся Вардан.
– Вон, двоих рыжих сыновей растит, а еще девочка у нас в прошлом году родилась: моя копировка, но черненькая, в маму, – блаженно улыбнулся Ашот.
– Храни Бог, – откликнулся, как подобает, Вардан.
– Храни Бог и твоих детей, кннич[136] джан, и всех малышей на свете, – посерьезнел Ашот, – а зачем живем-то?
Вардан решил скрыть постыдный в глазах мастерового факт своей неженатости и вообще подсократить разговор на добрых полчаса, обогнув тему риторического вопроса. Так что перешел к делу:
– И что рассказывал о себе Сакунц?
– Ну, я и говорю: таких, как я, в тюрьме уважают, а воров презирают. Воровские законы только называются воровскими, на деле это древние законы справедливости, которые были повержены вместе с нашими царями, понимаешь, кннич джан? Справедливость – она родилась с Адамом, еще во-о-он с каких времен… Постарше ваших гражданских и уголовных кодексов. А сейчас вы что называете ею, когда людей судите? К примеру, когда позволяете сыну отсудить имущество у старых родителей? Или голубым сукиным детям позволяете развернуться вовсю?
– Слушай, Ашот, я законов не пишу – я их исполняю. Ты вон, плащ шьешь из готовой кожи, не выделываешь ее. Так и я. Ты мне лучше помоги с подлецом-Сакунцем, чем выгораживать воров-ский мир, – возмутился Вардан и отставил чашку.
– Падальщик твой Сакунц. Падальщик, который у женщин на рынках сумочки воровал, пока они с продавцами торговались. У наших матерей и сестер воровал, понимаешь? Вот и помыкали в камере им все: во-первых, потому что, деревенщина, приехал в город городских же и обижать. И кого – пожилых женщин! Во-вторых, он в момент откровенности рассказал в камере такое, что его убить мало! – хлопнул себя по колену Ашот.