— Хватит валяться! Станете толстые, как тюлени. А лучше мы с вами накрутим парадные парео и двинем в поселок! Там наверняка есть какие-то бары, а Куся? Чтоб коктейль, с зонтиком, и мороженое. И мы такие сидим, втроем, вва-ва-ва, как в заграничном кино!
— А вокруг коровы, — подхватила Тина, — зубами пакеты мусорные так и рвут, копытом придерживая.
— Фу, какие вы неромантичные. Мы отвернемся, от коров.
Ночью Нике приснился Токай и голубая вода в квадратном бассейне.
Сама она сидела, повесив голову с мокрыми волосами, смотрела, как рисует вода нежные равнодушные арабески и от этого все внутри мутится и качается. Снова и снова железные руки хватали ее плечо, швыряя в полную людей комнату, и мужской безжалостный голос повторял одно и то же:
— Да забирай! Фотий разбудил, поворачивая к лунному свету ее мокрое от слез лицо. Но она сказала, что забыла, какой кошмар снился. И послушно легла рядом, держа его руку, задышала мерно, слушая, как он снова засыпает. Долго смотрела в смутные узоры старого коврика на стене.
Боялась заснуть и услышать опять.
— Да забирай!
А потом наступил июнь. И даже в Низовом, где летний сезон начинался намного позже чем на южном курортном побережье, все отельчики заполонили отдыхающие. Да что отельчики — в каждом дворе сдавались все свободные времянки, веранды, наспех построенные халабудки и навесы, задернутые линялыми шторами. Местное население растворилось, сделалось невидимым в толпах праздных ленивых людей, и опознать аборигена можно было разве что по количеству одежды — приезжие практически не одевались, разгуливая по разбитой грунтовке в плавках, купальниках, прозрачных туниках. Автобус выгружал партию озабоченных родителей, окруженных детишками, белые лица смешивались с лицами почти черными от загара, коричневели день ото дня, уезжали, маша в окна морю и скалам, и снова белолицые подмешивались в загорелую ленивую толпу, чтоб через несколько дней изменить цвет. Вечерами ахали за домами фейерверки, тумкала музыка из раскрытых дверей летних кафе, где не было стен — лишь крыша и тростниковые изгороди, мигали вспышки дискотечных фонарей. Порыкивали автомобили — внезапно появилось много иномарок, потертых и старых, купленных за недорого почти на свалках и бережно привезенных на палубах кораблей.
Парами ходили накрашенные девочки-подростки, манерно вышагивая и косясь на кавалеров, что днем гонялись за ними в воде, подныривали, дергая за ноги — «топили». В Ястребинке тоже было многолюдно. На кухне шуровала кастрюлями Алена Дамочка, туго закрутив русые волосы и натыкав в них шпилек, вытирала потный лоб ладонью. В магазине она взяла отпуск, чтоб подзаработать в горячий сезон. Приехал, как и обещал Мишаня, проводив свою снова жену Марину в Москву. Расхаживал в трусах, с гордостью поглядывая на коричневые волосатые колени, и каждый вечер висел на телефоне в маленьком доме, крича Марине о новостях. Шестилетний Женька упивался ролью старожила и Ника, которая только успевала поворачиваться, иногда ловила его, чтоб поцеловать в облезлый нос и рассказать о своей материнской любви.