— Летняя Ника, — шептал Фотий ночами, проводя по шелковистой от соли коже теплой ладонью, — ты мое лето. А днем она ловила его взгляд, выходя из воды. Отжимала мокрые волосы, улыбаясь, и когда переодевалась в сухое, то становилась на коленки, заглядывая в зеркальце на переднем стекле, увидеть то, на что смотрят его глаза. Ей казалось, никого нет вокруг, хотя, уже понимая чужой язык, слушала и кивала, смеялась и что-то рассказывала сама, подбирая слова. И вместе что-то делали и купались вместе, готовили еду и после заливали костер, уезжая. Но все это было лишь частью бесконечного моря и неба — через которые плавно шли двое, касаясь загорелыми плечами. Вечером шестого дня, когда она, поговорив с Женькой, отдала микрофон мужу, и уже собралась отойти к ребятам, услышала, как изменился его голос. Замерла, чувствуя в солнечном сплетении щекочущий холодок. Знакомо сводя светлые брови, он внимательно слушал, задавал короткие вопросы, по которым невозможно было понять — что там случилось. Но голос его, отрывистый и негромкий, не давал ей уйти.
— Хорошо, понял, — сказал он, — мы через день будем.
— Что? — спросила, когда вылез из машины, и лицо скрылось в ночной темноте. Он взял ее руку, ведя к морю.
— Ничего. Ничего срочного. Обычные летние проблемы.
— Не скажешь?
— Неа, — поднял ее, прижимая к животу, зашел по пояс в теплую сонную воду и, не отпуская, повалился навзничь. Когда вместе вынырнули, смеясь и отплевываясь, добавил:
— У тебя научился. Фиг они нам испортят последние дни. И она подумала — значит, ничего страшного. И, правда, не нужно портить счастье, если есть такая возможность.
Степь уплывала в обратную сторону, стелила тонкие ковыли и сизые венички полыни. Солнце белой нестерпимой монетой стояло в безоблачном небе. В открытые окна врывался жаркий ветер, а впереди уже маячили скалы, отгораживающие бухту Низового. Позади пассажиры старого джипа ухали новый куплет, замолкали, когда машину встряхивало на ухабах, и, смеясь, пели дальше. Потянулись по левую руку крыши поселка с выцветшими флагами на тонких мачтах. И вот, последний раз свернув в степь, небольшой караван потянулся к просторной чаше Ястребиной бухты. К шуму моторов примешивались странные звуки. Ника села прямо, напряженно высматривая край степи над дальней пеленой моря. Шум приближался и усиливался. Песня позади стихла. А впереди, закрывая край обрыва, клубилась белая пыль вперемешку с каким-то черным дымом.
— Что это? — недоуменно спросила Ника и вздрогнула от тяжкого удара, что разнесся над степью, — это же прямо в бухте, да?