— Добрый вечер, Петр Николаевич. Когда ей стукнуло пятнадцать, сосед уже не просыхал, домой приходил, покачиваясь, и долго беседовал во дворе с кошками. Это был тот самый — первый мандарин. Самый яркий, большой и вкусный.
Макс Токай это понял. Как понял и то, чего хочет ее тело, которое жило будто само по себе. Как здорово им было вместе! Несколько месяцев ослепительно острых ощущений. Встречались внезапно, и он мог бросить какую-нибудь растерянную кошелку с дрожащими от обиды губами, Ласочка падала на переднее сиденье, с откупоренной бутылкой шампанского. Ехали, куда хотели. Трахались, где хотели. Дурачились и дурачили всех вокруг. Однажды он повез обеих — свою новую телку, которую обхаживал с кабаке, и Ласочку, представив ее своей сестричкой. Всю дорогу до гостиницы она называла его братишкой, чокалась с телочкой, хвалила брата. А в номере на глазах у нее разделись и трахнулись. После утешили и трахнули дуру вместе. Ему нравилось, что Ласочка не глупа, что язык у нее не только умелый, но и отлично подвешен. Хохотал, слушая ее рассказы о мужчинах. Однажды поссорились, очень сильно. И он ударил ее, так что разбил губу о зубы. И костяшки пальцев разбил себе. Она упала на колени, глядя на него снизу. Отнимая руку от рта, — он слизывал кровь с рассеченной кожи, увидел ее глаза на обморочном от восторга лице. И сказал:
— Ого… И это был второй мандарин Ласочки. Все стало еще лучше, еще ярче и сочнее. Появлялись мужчины, безобразно грубые, мерзкие, и это было — остро. Голый Токай валялся в кресле, это у него переняла она позу — поперек, с ногой, закинутой на спинку. Прекрасный, как греческий бог. Подбадривал, наблюдая и комментируя, говорил, что и как надо сделать с этой сукой. И под его взглядом, от его ленивых и нарочито равнодушных слов, она загоралась и пылала, не остывая. Так он привел и Беляша. Тот был хорош, пил и тогда много, но мощный организм еще держался. Она трахала их обоих, так нравилось ей думать. И Токай подсказывал, чем должен заниматься Сека Беляш. Сволочь, хитрая сволочь Токай, это его идея, с фотками и шантажом. Но вышло все так, будто Ласочка придумала сама и уговорила быдлугана. И ладно бы, все шло вполне нормально. Пока не появилась эта мелкая чернявая сучка.
Беляш дернулся на кровати, зашарил рукой и открыл глаза. Сглотнул, поднимая тяжелую голову.
— Водки… налей…
— Ага, — ровным голосом ответила, не пошевелившись. Он снова уронил голову, глядя в потолок, сказал невнятно:
— Вот же… сука белая… И снова заснул.
Ласочка сердито убрала руку с живота и закинула за голову. Она как раз тогда подумала — вот он мой третий настоящий мандарин!