— Совсем Пашкина сестра, — сказал как-то Фотий, вернувшись из города и усаживаясь рядом с Никой на крылечке, хлебнул ледяного компота, — сидите рядом, и не отличишь вас. Только ты лохматая.
— А Пашка длинный, — засмеялась Ника, — и все же мужик. Тину поселили в номер с кондиционером, благо корпус почти опустел.
И Ника прибегала к ней отдыхать, валилась на кресло, раскидывая загорелые ноги, и наслаждалась комфортными плюс двадцать пять. Тина полулежала, внимательно смотрела в зеркальце, накладывая защитный крем. Лениво что-то рассказывала. Ника смотрела в окно, на белый от зноя двор, кивала, смеялась. И думала иногда — я привыкаю.
Буду в этой жаре так же, как Пашка, как Фотий — рыба в воде. Ага, улыбалась мыслям, вяленая такая рыба. Побыв три дня, Тина уехала. А зной еще усилился. Казалось, стекло жары загустело, стало прочным, как броня. И теперь Ника вполне верила кумушкам в магазине, точно, сто лет не было такого зноя.
— Что-то будет, — сказал как-то Фотий. Под утро они возвращались из тайной бухты, куда ушли поплавать в светящемся море, и остались спать на раскинутом покрывале. Он подал Нике руку, вытаскивая ее на траву, отпустил и показал на запад, где небо было странного сизого цвета. В этом сизом, которое еще не потрогали лучи встающего солнца, что-то неясно бугрилось, еле видное, но угрожающе огромное. Ника сморгнула, глаза болели в попытках рассмотреть. Идя следом за мужем через просыпающуюся степь, нестерпимо сверкающую росой, которая высохнет без следа через полчаса, снова и снова вглядывалась в тайные движения неба над его головой. Потом отвлеклась, о чем-то болтали, открывая ворота. И уже заходя в дом, Ника встала, задирая голову.
— Вот это да! Из крошечного невинного облачка, которое торчало чуть ниже зенита, буквально за четверть часа выросли грандиозные, в полнеба, белоснежные облака, такие тугие, что казалось, сейчас взорвутся, обдавая землю клочьями холодного мороженого. Ника снова спустилась по ступенькам и затопталась у низких елочек, забыв закрыть рот. Снежные тугие горы пребывали в незаметном и постоянном движении, выращивали круглые мускулы, медленно втягивали их, чтоб выдуть великанскими мячами с других сторон. И все это в знойной раскаленной тишине слепящего летнего утра. Фотий прошел к машине, на ходу приобнял, целуя в макушку. Она потрогала его спину, с радостью ощутив, как движутся мускулы и позвоночник под ладонью. Сказала с надеждой:
— Может, дождь будет? Или хоть солнце прикроет. Но Фотий покачал головой.
— Сегодня вряд ли. И насчет тени — смотри, как их крутит. Все с одной стороны. Садясь в машину, напомнил: