— Прости. Ты прав.
— Что?
— Ты прав. Я должна была смотреть по сторонам. Вас вот видеть. Но я так обрадовалась счастью. И вы были такие — я ведь и за вас радовалась.
— Ладно. Кулаки, разжимаясь, легли на стол. А в лицо ему Ника не могла смотреть, боялась. Черт, такой молодой, мальчишка совсем, и вот так его придавило. Степан, в наступившей тишине плавно вышел из укрытия, постоял, задумчиво выбирая. Прыгнул на колени к Пашке. Бесстрашный мой кот, отметила Ника со стыдом и села ближе к столу, по-бабьи оперлась на ладошку, стала глядеть, как Пашка сводит брови, как дергается уголок рта.
— Ужасно, Паш. Как же ты все это время, а? Ты знал, что она — с другим? Пашка криво улыбнулся. Светлые брови поднялись, и плечи шевельнулись под растянутой футболкой.
— Да если бы! Она ведь жила на два считай дома — то у предков, вычищала там все, разок в неделю, у нас пахала, как конь. Ну, как лошадь. Потом поехала в Симф, там у тетки какой-то пятиюродной жила, когда поступила. Я к ней ездил, в гости не пустила, у нас там говорит, Паша, гадюшник, почти такой, как в поселке, но выучусь и буду жить, как человек. Так что в кафешке сидели или гуляли там.
— Паш… а ты. Вы с ней спали?
— Нет, — он усмехнулся, совсем по-отцовски побарабанил пальцами по столу, — в том и цимес. Подкатывался, а то, но она попросила, давай подождем. Я и ждал, как дурак.
— А еще с кем спал? Пока ждал-то?
— А тебе какое дело? — лицо под загаром потемнело, краснея. Ника замахала рукой:
— Не понял ты. Я не про то, верность там, это вы уж сами.
Воспитывать не хочу. Просто понимаешь, женщины, они немножко другие.
Ну, совсем другие. Для тебя может, что-то было — пустяк. А Марьяшка, вдруг, узнала и разозлилась?
— Не узнала. И не разозлилась бы. Сказала бы сразу. У нас с ней уговор. Хотя, все эти уговоры, ага.
— Ты говори, — напомнила Ника.
— А что говорить? В Южаке с ребятами тусовали, они меня на дискарь повели, ну там девочка, винище, короче, было все, она уехала потом.
А я больше не стал. Веришь мне?
— Верю, — Ника вздохнула. После сегодняшней ночи ей приходилось напоминать себе, этот длинный плечистый парень с красивым лицом, который вальяжно прошествовал по коридору прямиком в Ласочкину постель — совсем еще мальчишка, ему нет девятнадцати. И она знала — не всегда самые красивые мальчики меняют подружек, как перчатки. Они люди, каждый со своим характером, и это — не самый плохой людь, его отец — Фотий. Он верил Марьяне и всерьез собирался ждать ее.
— Ну, а потом ты сама видела — Марьяшка все больше молчит, и все — да некогда, да потом, да Паша извини, я домой, я занята. Хотел узнать, она меня послала. Ну, я и… пошел. В смысле, подумал, как хочешь.