Город мелькал на краю глаза, серыми пятнами улиц, красными кляксами флагов, орал репродукторами, смеялся хмельными возгласами и детскими криками. И с каждым шагом от центра все меньше и меньше людей, и дальше шум и разговоры.
На автовокзале люди еще были, толкались, выгружаясь из автобусов, и утекали туда, откуда Ленка сбежала, таща в руке Олесин пакет, а в голове вопли безумной Инессы Кочерги, чьим любимым занятием было выслеживать в школьных коридорах девчонок и набрасываться на них с грязными оскорблениями. Ленка даже знала, почему Кочерга прицепилась именно к ней — в прошлом году она нагрубила Инессе, уводя от нее за руку рыдающую пятиклашку с расстегнутой лишней пуговкой школьного платья. Тогда дикие вопли в тупичке школьного коридора были настолько несоразмерны дрожащим губам и перепуганному круглому личику совсем еще маленькой девчонки, с растрепанной косой по спине, что Ленка встряла не задумываясь, полная одного лишь удивления — почему все молчат и никто хотя бы не рассмеется в лицо кошмарной бабище, она ведь точно ненормальная. С тех пор несколько раз в школе у нее случались стычки с Инессой, но все же там была своя территория, там эту стерву знали и терпели, понимая — чего с нее взять. Но тут, посреди города, на глазах у всех.
— Ах, так, — билось в ленкиной голове, в такт быстрым шагам, — так, значит, так…
Бегом она промчалась мимо олиного дома, мимо углом стоящих пятиэтажек — третий угол — их с Рыбкой «серединка», вбежала в длинный двор и, отмахав лавочки у подъездов, все одинаковые, и обычно полные любопытных старушек, но сегодня все в городе, влетела в подъезд, и нашаривая в кармане ключи, изо всех сил пожелала — пусть и бабка уйдет, пусть никого. Ведь праздник, дудки-оркестры, дайте уже Ленке побыть совсем одной. Пострадать…
В тихой квартире она разулась, кинула пакет на диван в своей комнате. И прошла, заглядывая в кухню, подергала дверь туалета, тронула и приоткрыла двери в спальню, и в большую комнату тоже. Пусто. Как хорошо — пусто.
Встала у зеркала в коридоре. Внимательно глядя в темные глаза на бледном смятенном лице, подняла трубку телефона. И переведя взгляд на дырявый диск, набрала номер. Быстро, чтобы не передумать.
Два десять тридцать…
Слушая длинный гудок, сказала шепотом зеркалу, уже разочарованно успокаиваясь:
— Праздник же. Разве ж дома…
— Алло, — сказал в трубке спокойный мужской голос, — алло, малышка, рассказывай.
Ленка открыла рот, растерянно глядя на себя в зеркало. Дернулась, чтоб отнять трубку от щеки, а прижала, оказывается так, что чуть не свернула скулу. Закрыла рот, с отчаянием понимая — не сумеет ничего сказать.