— Митя, я не могу. Извини.
Митечка сердито ухмыльнулся, развел тощие руки.
— Тогда и ты меня извини, Каток. Не стану.
— Какой ты, — беспомощно сказала Ленка, те же слова, но уже совсем по-другому.
Конечно, она могла бы ему чего наврать. Но ужасно не хотелось. Она волновалась. И волнение было каким-то странным, будто бы что-то решается в ее жизни, а не просто — поехать отдать и забыть. И от этого казалось, нужно следить за поступками. И словами. Некоторые, как вранье сейчас, казались совсем ненужными, вредными. Будто соври она и что-то в будущем непоправимо изменится. Не случится.
— Митя… Я, правда, не могу тебе сказать. Разве мало — я прошу помочь. И ты мне поможешь, представь, как это будет клево. Будешь дальше жить и знать, что помог — просто так. Не в обмен на что-то.
— Клево? То есть совсем без ничего взамен и вдруг клево? — сильно удивился Митя.
— Ну да, — удивилась в ответ Ленка, — в этом же и получается самое клевое. Взамен любой дурак сможет. А ты будешь такой — самый супер-супер. Супер-Митас-Витас!
Митя сложил губы, пытаясь засвистеть, фыркнул, брызгая слюной, и смутившись, быстро обтер рот краем рукава.
— Ну ладно. Я кажись, врубился. У тебя свидание да, Каткова? С лета, наверное, да? Ты специально попросилась, и теперь кинешься, ой-ой, ты мой любимый, вот я приехала повидать хоть разочик! Да?
Ленка молчала, сердито глядя на злого Витаса. Узкое лицо в пятнах румянца было таким, будто он…
— Ты меня что ревнуешь, что ли? — удивленно догадалась она, — ты чего, Митя? Я же не твоя девушка и никогда не была.
Тот помолчал, ковыряя ботинком урну. Толкнул и та, скрежеща, сдвинулась.
— Опрокинешь ведь. Пойдем, пора нам. Кричат там уже.
А потом он сказал ей в спину, и Ленка замедлила шаги, не поворачиваясь, кивнула.
— Ладно. Иди на свое свидание, я отмажу.
В самом конце коридора, когда вышли на лестницу, сказала нежно:
— Спасибо, Митенька.
И пошла рядом, касаясь локтем его руки. Митя вздернул подбородок, снова сложил губы, но вспомнил попытку и не стал свистеть. Вместо этого заявил, с просительными нотками в голосе:
— Но ты за это со мной завтра потанцуй, да?
— Обязательно! — Ленка засмеялась и полетела вверх, стукая по гладким ступенькам острыми каблучками, — ван вей тикет, Митас! О-о, о!
А вечером она брела, спотыкаясь и путаясь коленями в длинных полах вишневого пальто, по узким улицам поселка с кукольными домишками, поправляла на ноющем плече сумку и ругалась мысленно самыми распоследними словами.
От хорошего настроения не осталось ни следа. Все начало разваливаться еще там, на автовокзале в Феодосии, где она сперва долго ждала автобуса, и он, громыхая и переваливаясь, вез ее через весь город в сторону старого кладбища. Маленькая Феодосия оказалась неожиданно длинной и бесконечной, время неумолимо утекало, а Ленка болталась в набитом автобусе почти час. И потом еще ждала пригородного, в который тоже набились целой толпой громкие усталые люди, и пришлось висеть, тыкаясь носом в сухие листья на саженцах, что торчали между колен толстой тетки у окна. За немытыми стеклами стелились серые холмы исчирканные столбами с провисшими проводами. Торчали там и сям коричневые, от сумерек почти уже черные пятнышки коров. Ревя, автобус лез в гору, и Ленка больно упиралась ногой в край ведра, засунутого под сиденье. А после катился вниз, и ведро выезжало, само тыкаясь в ее ногу.