— Каждый день прямо? — удивилась Ленка.
— Ну да, — удивился в ответ Валик, — жрать они хотят каждый день. А туристов нет, они же привыкли, что летом все их кормят. Пойдем, я тебе со столовой блинов принесу, хочешь? Потом у меня процедуры. Ты сказала к двенадцати. Если подождешь, я провожу.
Ленка подумала. Собиралась уехать как можно раньше. Чтоб Митю-Витю спросить, отмазал он ее или нет. Ну, и решить там, как и что.
Идя рядом, искоса посмотрела на Валика. Идет, радуется. Улыбка до ушей. И дышит так, что хрипит внутри, вроде и негромко, но слышно вот.
— А твоя мама, она какая?
Мальчик пожал плечами. Брови сошлись, потом поднялись, лицо стало напряженным, а после он снова улыбнулся.
— Ну, вопрос. Не знаю я. Ну хорошая да. Просто она так за меня переживает, что за этим не видно ничего. Понимаешь? Как будто ее нету. Я ей ничего не говорю. Почти.
Ленка кивнула.
— Потому что сильно переживает, да? Я понимаю. С моей точно такое вот. Я иногда думаю. Ну скажу я ей. Про школу там, или чего с подругами. А она хлопнется, придется скорую вызывать. И после думаю, та ну.
Они одновременно остановились и посмотрели друг на друга. Валик был выше и потому чуть наклонил голову к Ленкиному лицу. Она заговорила, все быстрее, очень горячо:
— У обоих так. И что выходит? Кто кому родители, а? А если что-то совсем-совсем важное? Приходится самим? Вот она хочет все про меня знать, курю я или нет, и что там с пацанами. А для чего? Чтоб ахнуть и в обморок упасть? Получается, если что-то важное, то как раз надо от них прятаться. Это ведь неправильно! И вообще я как посмотрю на них, то думаю, нафиг мне та взрослая жизнь. Сплошные мучения. Какой-то идиотизм. Да?
— Ну и что, — пожал плечами Валик. И снова улыбнулся.
Ленка нахмурилась. Чего улыбается, спрашивается. Вроде у него самая золотая жизнь.
— Ты же не помираешь. От того, что все вот так.
— Не помираю, — согласилась Ленка.
— Тогда живи.
Он сунул руки в карманы. Повел плечом, на котором болталась Ленкина сумка.
— К блинам?
— Да, — ответила она, собираясь с мыслями. И после ответила на предыдущее, — да. Живу.
Блины она ела в кухне, куда Валик, поразмыслив, отвел ее, а там, мягко пихая в угол толстую возмущенную женщину в белом переднике, что-то ей вполголоса объяснял, показывая рукой на скованно стоящую на пороге Ленку.
Выслушав, женщина громко вздохнула, поднимая могучую грудь под цветастым платьем. И вдруг шлепнула Валика по джинсовому заду, отправляя на выход.
— Иди уже, герой. А ты сюда садися. Пальто повесь. И руки вымой, вон кран в углу.
Ленка с вымытыми руками села, слушая за раскрытыми дверями детские крики и скрежет стульев. Поблагодарила тетю Машу, принимая тарелку с горой блинчиков, и та, снова поднимая цветы и оборки мощным вздохом, ушла к плите, ворочать там кастрюлю, из которой горячо пахло виноградом и яблоками.