Вчера Неллет сказала, что пришло время последнего испытания. Если пришлый выдержит его, то станет ей настоящим мужем. Он выдержал. И теперь ждет пробуждения Неллет в комнатах часовой стражи.
Даэд повернулся и встретился взглядом с элле Крассом, стражем второго часа после заката. Красс тут же сделал пометку в свитке, лежащем на столике. Даэду хотелось усмехнуться, так сильно, что защекотало в носу, но он сдержался — усмешка тоже будет внесена в свиток. Советники вежливо недоумевают нарушению всех правил подряд. Даэд проводит в покоях принцессы не только свой час, третий час после заката, но и еще несколько. Приходит без кенат-пины, садится у постели, и берет протянутую ему руку. Но никто не выказывает удивления вслух, оформляя его словами. Такова воля принцессы, и, если новый весенний муж впервые с начала времен явился из мира снов, значит, все складывается так, как должно в этих условиях.
Я знаю, думал Даэд с непроницаемым лицом, знаю, что волнует вас больше всего, я ведь один из вас. Почему столько внимания одному из двадцати четырех советников с равными правами и равными обязанностями? Почему Даэд сидит в покоях, почему беседует с принцессой, когда она просыпается, пока другой советник послушно скрипит пером, записывая их неторопливые беседы.
Сам Даэд знал.
У меня снова остался всего лишь час, напомнил он себе, глядя на бледное лицо с яркими пятнами на скулах, я могу, нет, мне нужно вспомнить внимательно и последовательно. Пока я держу ее руку. Через час я сам встану за столик, и перо станет важнее, никаких мыслей и воспоминаний. Она призвала меня. Она знает, что я пойму.
Пальцы девушки шевельнулись в его руке. Она спала и слышала его мысли. Или ощущала их. Даэд мысленно кивнул, внешне находясь в полной неподвижности.
* * *
Я выбран!
Даэд стоял в ряду весенних мужей спящей Неллет, один из девятки. Не мог поверить, оглох от счастья, глядя, как шевелятся губы наставника. Кивал, когда кивали остальные. И спотыкаясь, пошел вместе с ними готовиться к визиту.
Время для него исчезло, иногда обнаруживал он себя голым в струях воды, теплой, ледяной, горячей. Потом — в просторной тунике, подпоясанной широким ремнем. Все вместе хором повторяли приветствие, а наставник морщился, обрывал и требовал, чтоб сказали еще, не так громко и не вразнобой.
Туника мешала ему, ноги обдувал сквозняк, казалось — они чересчур голые, и в какой-то момент он успокоился, обнаружив, что одежда снова поменялась, теперь на мальчиках были обычные полотняные штаны и сверху — вышитые праздничные рубахи. Кажется, он что-то ел. Запивал, не чувствуя вкуса. Временами падал в кромешный ужас, вдруг кто поймет, он совсем потерял голову, и тогда вместо него в девятку возьмут другого. Но не мог справиться с собой и просто молчал, повторяя за другими то, что они делали.