Ирине хотелось стукнуть свекровь ложкой по лбу. Хотя с другой стороны, она понимала, не будет нескладных материных слов, толстуха дочка найдет другую причину для истерики. Пока она — Ирка — как сказал этот старик в скалах, «красивое тело», сидит за столом и трескает торт, не волнуясь о лишних килограммах.
— Что там с работой… — начала она.
— У Камю в романах очень сильно выражен экзистенциализм, — одновременно высказалась Наташа, с вызовом глядя на Ирину покрасневшими глазами, — а ты как считаешь?
— Я не читала, — коротко ответила та, вонзая ложечку в высокий кусок торта, украшенный цукатами.
Наташа удовлетворенно кивнула, рассматривая свой кусок и вертя ложечку в наманикюренных пальцах. Хмыкнула.
Куда уж тебе, перевела мысленно гостья ее мимику, одни гантели только и знаешь.
— Об этом еще у Кортасара хорошо сказано. В его «Лотерее». Но ты конечно, не читала тоже.
Ирина отпила горячего чаю, выкроила еще ложечкой прослоенных кремом тончайших коржей. По идее надо бы на пол харкнуть, рукавом утереться, сказать сипло что-то такое, быдловское. Про семачки. Но она прожевала торт и ответила ровным голосом:
— Русского человека в силу его природной романтичности всегда пленяли иноземные имена, пышные, загадочные. Особенно это касается латиноамериканской литературы. Кортасар, Борхес. Габриэль Гарсиа Маркес. Мигель Отеро Сильва. Ты читала Отеро Сильву, Наташа?
Наташа молча положила ложечку на край тарелки. Уставилась на торт, кусая алую губу. Ирина спокойно пила чай, мысленно благодаря двух посетительниц, продвинутых дам под шестьдесят, которые, занимаясь, болтали о литературе и психологии, смеялись совсем по-девчоночьи, и казались на двадцать лет моложе той же мамы Марины, наверняка их ровесницы. Перечисление пышных имен пленило тогда и Ирину, она взяла иноземные слоги на вооружение, повторяя их во время особенно трудных упражнений на растяжку. Вот, пригодились.
Отставив чашку, она приподнялась, собираясь откланяться и напоследок попросить о кошке. Но тут зазвонил телефон. Ирина глянула на экран, а на нее напряженно смотрела мама Марина, шепотом спрашивая:
— Андрюша, да?
— Гоша? Привет, — Ирина встала, делая извинительное лицо, вышла в коридор, успев заметить торжество на пухлом лице Натальи.
— Ты чего хотел? — пройдя над худенькой спиной Кирюши, сидящего у коробки, вышла на крыльцо, прикрывая за собой двери.
— Соскучился. Ты дома уже?
— Нет. Я же сказала, два дня. Или три.
— Епт. А я сегодня заехать хотел. Вечерком. Мне тут винища суперского приперли, думал продегустируем. Букет, то-се. А?