— Шанелечка… я про орла хотела. Сказать. — Крис замолчала, думая, как бы поделикатнее признаться.
Но Шанелька отмахнулась. Ее покачивало и сильно сушило рот. Голова кружилась. И казалось, сейчас вырвет, мороженое ворочалось в желудке, подкатываясь к горлу и валясь обратно противным ледяным комком.
— Мне что-то нехорошо. Водички бы.
Они остановились, у прилавка в тени навеса, где резко пахло копченой рыбой, разложенной на жирной от масла бумаге. Крис побежала к соседнему холодильнику, суя деньги, беспокойно оглядывалась на бледную Шанельку. А та, кивая каким-то речам Андрюши-художника, водила глазами по сторонам. Наконец, не в силах терпеть резкий насыщенный запах, вышла на солнце и плюхнулась на горячую скамейку. Наклонилась к согнутым коленям.
— Ох, — сказала, дрожащей рукой принимая ледяную, в потной измороси бутылку, — что-то мне как-то…
— Андрюша, — распорядилась Крис, — мухой туда, в переулок, там вроде тачки стоят. Скажешь, нам в самое начало, к отелю «Дельфин». За орлом прибеги, понял?
— Мухой, — кивнул мальчишка и исчез.
Противно болеть зимой, когда мерзнешь на остановке, уныло понимая, потому что знаешь и выучила свой организм, хоть и придешь домой, в тепло, все равно уже потечет из носа, а в кармане куртки будут лежать скомканные платки. Но еще противнее болеть летом, думала Шанелька, открывая глаза и медленно разглядывая белый потолок, по которому бегали заоконные звуки. Бегали видимые глазом, так ей казалось. Птичий треск рисовался колючими точками, детские крики — каракулями с оборванными хвостами, рычание машин походило на ребристый след колес, размазанный по известковому потолочному снегу. Летом приходится лежать в жаркой постели, и деться некуда от пота и жары, от нехорошего сердечного стука, а надо вставать, брести в ванную комнату, умыть липкое, искаженное, будто чужое лицо. Или брести быстрее, в туалет, прижимая руку к солнечному сплетению и нагибаясь над унитазом. После, дрожа, снова влачиться в ванную, плеснуть в лицо воды, стараясь не видеть себя в зеркале.
Возвращаясь в горячую постель, она понимала, в комнате не жарко, это ее самочувствие крутит вентили где-то там внутри, развлекаясь жестоко. И вот уже совсем зябко, противно, ноги кажутся сосульками и страшно ими двинуть, вдруг разломятся, роняя осколки. А голова стиснута болью, такой — ледяной.
Шанелька тащила простыню до самого носа, хотела одеяло, но не успевала попросить Крис, потому что снова откуда-то наползала жара и укрывала ее с головой, так что приходилось простыню сбрасывать, отпихивая ногами, которые уже не сосульки, а какое-то мерзкое теплое желе.