Я, не отводя взгляда, стал быстро спускаться, потом застыл на склоне, понимая, забор скроет происходящее во дворе. А потом из дому вышел старик, встал рядом с собачьей будкой. И поднял лицо, упершись в меня глазами. Я, помедлив, кивнул. Глазеть дальше было совсем неприлично, и я спустился, снова оказался у калитки, нажал на кнопку и стал ждать, сердито проговаривая причины визита. Выдуманные, разумеется.
На мысленной фразе «моя жена просила узнать, насчет семян и…» калитка распахнулась. Толстушка протиснулась мимо хозяина, неся в ладонях красный ирис, стебель спускался почти до земли, цветок пылал между пальцев, как взорванная кровь.
— Беги, — сказал старик и она, кивнув, быстро пошла, мелькая полными икрами и покачивая круглой попой.
— Ну? — пристальные глаза обратились ко мне.
— Зачем они тут? — выдуманные причины визита я позабыл, — и цветы эти. Зачем?
— А тебе зачем?
Я молчал. А что отвечать? Сказать, что я волнуюсь, вдруг тут происходит нечто незаконное, чего не должно быть. Чтоб прекратить это все. Черт, я даже не мог сформулировать.
— Я не понимаю. Что тут происходит. Хочу понять!
— А ежели я совру? Легче станет?
— Дядя Степан…
Старик обернулся. Шагнул в сторону, пропуская вторую гостью. Та держала цветок, глаз за очками было не разглядеть.
— До свидания, — попрощалась с нами обоими, вежливо, как приличная девочка. Лет, наверное, пятнадцати. Или младше.
— Иди, милая, — мягко ответил старик, оказавшийся дядей Степаном.
Он снова смотрел на меня, а я чуть не засмеялся вслух, проглотив внезапно вылезшую в голове фразу. Я милицию вызову, победно проверещала она себя. И притихла, испуганная собственной глупостью.
— Она живая? — спросил я, отступая с яркого солнца в тень, чтоб видеть лицо собеседника.
— Купалася, — неохотно ответил дядя Степан, — судорга схватила ногу. Тому уж пять лет.
— А та, что раньше ушла? Туда вот, в переулок?
Старик не ответил, и мне стало неуютно и зябко на теплом ветерке.
— А цветы?
— Оно тебе не надо.
Он зашел внутрь, калитка захлопнулась, лязгнул замок. Прошуршали, шлепая, шаги, голос позвал собаку, Орлик загремел цепкой, повизгивая.
А я, постояв, медленно пошел прочь, глядя в легкую пыль на глинистой грунтовке.
Сломанный цветок лежал в стороне, почти у забора. Мятые лепестки теряли цвет на глазах, становясь из красных — бледно-коричневыми, с налетом зелени и серого.
— Нравится, смотрю, у нас-то, — давешняя бабка снова висела на своем заборе, растолкав смородиновые кусты, — все ходите, ходите. Если комнату, то идите к Павлищенкам, у них времянка, с люксом. Душ отдельный тама, и туалет свой. Тока вот ремонт исделали.