— Аполлонией, — проговорила девушка, потупив взгляд, словно стесняясь, что ее так зовут и, подобно старцам, поклонилась.
Поклон ее был так же глубок, но получился куда красивее и грациознее. А когда она опустилась на левое колено, какими пленительными складками легла ее собранная в талии юбка, обрисовывая контуры скрытой под нею стройной ножки!
— Красивое у тебя имя, милое дитя, — заметил граф Иштван. — Не бойся, я не сержусь на тебя. Ты приносишь себя в жертву за свой родной город, а посему в моем замке тебя ждут должный почет и уважение.
Снова повернувшись к послам, которые все еще неподвижно стояли полукругом с пустой посудой в руках, Иштван Понграц сделал рукой царственный жест и торжественно произнес:
— Идите и принесите мир и мое благоволение пославшим вас!
Пажи Понграца подали в этот миг бокалы, наполненные белым вином, и графу и бестерецким послам, поскольку согласно выработанной программе им полагалось выпить "кубок мира".
Ленгефи, поднимая бокал, воскликнул:
— Господин граф, господин комендант, ваше благородие господин бургомистр, разрешите произнести тост!
— Просим! — сказал Понграц.
Бравый бестерецкий оратор принял позу, делавшую его похожим на раздвинутые ножницы: ноги расставил, руки простер вперед и начал декламировать:[31]
Спустилась ночь. Но звезды мгла сокрыла,
И на земле царит глубокий мрак.
Лишь ты, моя любовь к отчизне милой,
Горишь во мгле - немеркнущий маяк.
Любовь к стране родной - ты мне сияла
Звездою в сумраке годин лихих!
Но горько мне, что звезд подобных мало,
Мой бедный край, на небесах твоих…
…подобных его сиятельству, графу Иштвану Понграцу, — Да продлит господь бог жизнь его до крайних пределов человеческого века!
— Великолепно! — в восхищении воскликнул капеллан, протиснувшийся в первые ряды, и чуть было не бросился на шею оратору.
Грянуло восторженное «виват». Граф Иштван чокнулся со всеми.
— Великий оратор, замечательный дар красноречия, сонно кивал головой господин Ковач.
Пажи снова наполнили бокалы вином. Очередь провозгласить здравицу была за Иштваном Понграцем.
— Я поднимаю свой кубок за мирное процветание и благоденствие города Бестерце!
В ответ загремело: "Да здравствует Понграц, ура!" Снова рявкнули пушки, заиграл оркестр, специальный отряд с музыкой и факелами отправился провожать послов на другой конец города, а весь лагерь пустился в пляс: началось веселье и пошел пир горой, который отличался от знаменитого пиршества на Кеньермезё только тем, что там Пал Кинижи[32] плясал, схватив в каждую руку по мертвому турку, а здесь Маковник танцевал, держа в руках два огромных куска сала, которые, по правде сказать, куда аппетитнее двух мертвых турок.