— А я каждый день получал твои приветы от облаков, от ласточек.
— Глупости! — хмуро оборвал их граф Иштван. — Этому не бывать! Детское увлечение непрочно, как мартовский снег. Мне очень жаль, господин адвокат, что вы потратили даром время, приехав сюда! А господину Памуткаи я дам нагоняй за то, что он изо всех жолненских адвокатов выбрал именно вас, хотя их в городе как собак нерезаных. А может быть, вы даже и не адвокат?
— Нет, я — адвокат. После смерти отца я открыл свою контору. А господин Памуткаи не виноват, ведь я сам вызвался поехать к вам. Я хотел поговорить с вами и вернуться домой со своей невестой…
Смелость молодого человека начинала забавлять хозяина Недецкого замка. "Черт побери, да это какой-то оригинал, — подумал он, — любопытный субъект. Если так и дальше пойдет, может выйти презабавная история".
— Должен вас огорчить. Домой вы поедете с пустыми руками.
— Но ведь вы, ваше сиятельство, слышали, — Аполка сама заявила, что любит меня.
— Пустяки! Я уже сказал, что за вас ее не выдам, и все!
— Сударь! — воскликнул адвокат сдавленным от волнения голосом. — В Венгрии существуют законы!
На губах магната заиграла презрительная усмешка:
— Еще бы!
— И вы не имеете никакого права удерживать ее. Ведь вы ей ни отец, ни опекун.
— И тем не менее я могу ее удержать у себя. Она — военная заложница в моем замке. Вместо другой дамы. Привезли вы с собой ту даму?
— Ах, вот как! Военная заложница? — Теперь уже адвокат усмехнулся иронически. По-видимому, ему была известна история с заложницей.
— Да-с, пока что она — военная заложница, но вскоре станет графиней Понграц. А вам, молодой человек, я советую поскорее покинуть замок.
Тарноци упрямо покачал головой:
— Без девушки я не сделаю отсюда ни шагу. Идем, дай мне руку, Аполка!
С этими словами адвокат подошел к девушке, которая стояла, прислонившись к буфету, белая, как фарфор на его полках.
— Берегитесь, domine, это не кончится добром, — добродушно предупредил его граф. — К чему вся эта комедия?
Но Тарноци не собирался отступаться: он обнял девушку за плечи и увлек ее за собой к выходу. Аполка, как во сне, нерешительно сделала несколько шагов, потом обернулась и с мольбой устремила на графа затуманенный взгляд:
— Не сердитесь на меня. Я не могу иначе. Я люблю его и принадлежу ему!
Откинув голову назад, Понграц расхохотался. Это был страшный, душераздирающий хохот сумасшедшего. Потом, вынув из-под подушки белый костяной свисток, он поднес его к губам.
На резкий свист распахнулись две скрытые коврами двери, и четверо стражников, вооруженных алебардами, бесшумно вступили в комнату.