Церемония прощания с усопшим прошла на одном из кладбищ столицы Као, через два дня после смерти деда. В связи с тем, что церемонию посетила императрица Хаона, всё кладбище оцепили военные, пропустив только близких родственников и генералитет, так что нормально попрощаться смогли только около тридцати человек. Остальные могли подойти к могиле только после завершения церемонии прощания, и только когда императрица уехала. Вообще, было странно смотреть на самого сильного психокинетика страны в белоснежной юкате, без каких-либо украшений и макияжа, которая поклонилась могиле деда, а также Каори в знак скорби. Она не произнесла ни единого слова и по окончанию похорон удалилась тихо, как простая смертная. Не было десятка вертолётов в воздухе или сопровождающих её машину танков, да меня в школу возили с большей охраной, но в тоже время я сомневаюсь, что кто-то смог бы навредить императрице. Вся церемония заключалась в погружении в могилу тела деда, облаченного в военную форму и укрытого красным флагом империи Кионэ, на который были прикреплены десятки наград деда.
После похорон, не сказав мне с Эйко, Каори заперлась в мастерской и всю ночь творила. Из мастерской доносилось рыдание матери, и звуки ударов металла о металл. Наутро она вышла вся бледная, с темными кругами вокруг глаз, заперев мастерскую, она ушла спать. Только через четыре ночи она закончила свой труд, молча продемонстрировав мне и Эйко черный кинжал, который был сразу убран в сейф, находившийся в мастерской. Так же она объявила, что мы переезжаем жить в поместье деда. Приехав в поместье, я сразу заглянул в комнату, где мы с дедом пили чай, а я курил. На столе лежали два письма, подписанных рукой деда, и пачка сигарет с зажигалкой, спаренной с небольшим ножичком. Спрятав в карманы сигареты и зажигалку, я взял в руки письма, одно адресовалось мне и Каори, второе - Эйко. Найдя Каори занимающейся уборкой, я передал ей письма. Адресованное мне с ней она сразу спрятала. Позвав Эйко, она передала ей письмо от деда, та быстро его открыла и, пробежавшись глазами по неровным строкам письма, неверующе еще раз прочитала его. Смяв письмо и кинув его в угол, она достала телефон, позвонила Этсуко и попросила забрать её, по её лицу текли слёзы, она подошла к Каори и обняла её.
─ Не ему решать, что мне делать, мама, ─ шепотом произнесла сестра, уткнувшись лицом в грудь Каори. ─ Я побуду пару дней у бабушки, мне очень тяжело, не хочу делать тебе еще хуже.
Когда Эйко уехала, я развернул смятое письмо, в котором было всего пару строк, написанных уже слабеющей рукой Изамы. Он как глава рода разрешает Эйко перейти в клан до её совершеннолетия.