Антонику сегодня надо скосить траву между картошкой и забором. Работа — часа на три.
— А твою Надьку видели с Володькой, — выпалила Нинка, как только увидела Антоника. — Обжимались они около клуба. Всю пижму и полынь вытоптали. А Надька так охала, так охала, будто крапивой ее по ляжкам стегали: «Ох, ах, Володенька, еще, еще целуй меня! — Нинка припала губами к своей загорелой руке и смачно чмокнула кожу. — Я за тебя замуж пойду, детей нарожаю, а Антоник останется с рогами, — щебетала она, оторвавшись от своей руки. — У Антоника еще дюндик не оброс, а Володька кабан яйцастый».
Брат шагнул и приложился ладонью сестре по мягкому месту.
— Чего дерешься? — насупилась Нинка. — Не я это придумала, от Кати Барановой слышала. Она все видела своими глазами и рассказывала у колодца. Я бабуле молоко носила и все слышала. А он сразу биться кидается… — Нинка скривила губки, готовая вот-вот заплакать, но сдержалась, резко повернулась и пошла вглубь сада к Вале, осторожно переступая через корни деревьев, ботву картофеля.
Настроение у Антоника мгновенно испортилось. Будто и не было замечательного солнечного утра, а сеялся бесконечный нудный осенний дождь.
«Да мало ли что могла наболтать доверчивая к слухам сестра? Ничего страшного, если и была Надька в клубе. Она девчонка серьезная. Не позволит Володьке распускать руки. А танцы вчера в клубе были под проигрыватель, это правда. И хлопцы сычинские приезжали… А чего я хочу? Надька взрослая девушка, имеет право и на танцы ходить, и с Володькой встречаться. — Обидно и тошно было на душе у Антоника. Будто нищий плюнул в лицо после того, как положили ему в руку рубль. — Ладно, мои девки еще не выросли. Вот так, Надька». — От этой мысли настроение улучшилось. Как будто легким ветром сдуло тучку, заслонявшую солнце. Далеко ли в таком возрасте от печали до радости, от разочарования к надежде?
Солнечный лучик блеснул на хорошо отклепанном лезвии косы, сверкнул в глазах юноши и разлетелся искрами в августовском прогретом воздухе. На каждом огороде возле хат виднелись небольшие участки уже вызревшей ржи или ячменя, порой выделялись желтизной участки проса, а у Матвея вздымался немаленький кусок конопли. Густой, тягучий запах ее долетал до Антоника. Таким пересеиванием хозяева давали возможность отдохнуть своим наделам от ежегодной картошки. Из Алениного огорода послышался певучий голос. Взлетел, на долгой ноте да повис над деревней, на минутку затих и снова полетел в бездонную синеву: «Что ж ты, девочка, жито не жала? Что ж ты, молодочка, в борозне лежала…» Песня окутывала лесную деревеньку, заколыхивала мелодией и неспешностью. К Алениному голосу присоединились еще несколько замечательных, ни с чем не сравнимых голосов женщин, что шли с серпами на свои сотки.