* * *
1997 год.
Костя не был уверен, что поступает правильно, но других вариантов у него просто не осталось. Он чувствовал, что не справится один, ему нужен был союзник, заинтересованный в успехе не меньше, чем он.
Солодов был удивлен их новой встречей — никогда еще они не пересекались так часто.
— Надо же… Как твоя жена смотрит на то, что ты в колонии проводишь больше времени, чем с ней?
В ответ Костя лишь поморщился: вспоминать про Таню ему не хотелось. Он старался уйти с головой в расследование еще и потому, что ему нужно было как можно меньше времени проводить дома. Однако нагружать Солодова своими проблемами он не собирался.
Он молча положил на стол, разделявший их, конверт и подтолкнул его к заключенному. Естественно, такие вольности в колонии не приветствовались, но там, за этими стенами, бизнес Кости уже достиг нужного уровня, чтобы он смог позволить себе определенные поблажки.
Растерянный, Валера взял конверт, достал оттуда фотографии — и просто застыл. Костя ничего не говорил ему, не спрашивал. Он ведь знал, что на тех снимках, догадывался, какое влияние они окажут.
Медленно, словно во сне, Солодов начал перекладывать фотографии в стопке — одну за другой, и на них он видел, как росла далекая, неизвестная ему маленькая девочка. Забавная куколка-сверток у дверей роддома. Первые шаги по высокой зеленой траве. Нарядное розовое платье, перемазанное грязью и пылью — девочка не хотела быть принцессой, девочка хотела лазать по холмам.
Дмитрий Лисов сдержал свое слово: когда он понял, что Костя готов выдерживать назначенное им расстояние, он сам стал присылать фотографии, и теперь их скопилось много, очень много… как раз достаточно.
— Кто это? — еле слышно произнес Валера.
— Ты знаешь. Вы похожи.
— Лена?..
— Естественно.
— Почему ты не сказал мне?
Солодов наконец поднял на него взгляд, и в его глазах плескался такой гнев, что Косте стало не по себе. Чувствовалось, что Валере хотелось броситься вперед и если не придушить собеседника, то хотя бы дать ему в челюсть — от души! И то, что он этого не сделал, лишь доказывало, как мало сил у него осталось.
Но если его тело было ослабленно, то взгляд вновь горел тем огнем, который вспыхнул еще в молодости — и теперь вернулся.
— Так почему? — повторил Солодов.
— Я не был уверен, что это не навредит тебе…
— Серьезно? Это мне навредит? Не сырые стены, не неадекваты, которые тут сидят и работают, а это?
— Там все сложно, Вал. Ее воспитывает дед, он не хочет идти на контакт…
Но Валера только рассмеялся.
— Ты цепляешься к мелочам и забываешь о главном! Она есть, она существует! Думаешь, хоть что-то может быть для меня важнее, чем это? Оставь мне ее фотографии, прошу.