нога в изящной туфельке – нет. Мама побледнела от боли, но
не позволила себе ни единого ругательства, вызвав во мне
волну уважения (я бы давно разразилась потоком такой
отбоpной брани, что даже портовые грузчики потеряли бы дар
речи).
– Все-таки растерзали! – только и процедила она, не зная, за
какую из контуженых частей тела хвататься, но потом
простонала сквoзь крепко сжатые зубы: – Демоны.
Почему во множественном лице? Загадка. Может, от боли
моя фигура в измятом свадебном наряде в глазах раздвоилась?
Или матушка имела в виду нас с ледяным гномом? Одна
ранила душевно, не выйдя замуж, вернее, выйдя, но непонятно
как, когда и за кого, а другой сделал колченогой. В общем, на
пару с куском льда мы оказались разрушительной силой!
Срочно вызванный целитель обнаружил у матушки на
большом пальце трещину и прoписал постельный режим.
На следующий день без лишних разговоров носильщики
втащили в тесный холл дорожный сундук с моим барахлом,
отправленный перед свадьбой в особняк Анкелей на южной
стороне Эсхарда. Вместе с вещами приехал поверенный
несостоявшихся родственников и забрал украшения,
подаренные Гидеоном в честь помолвки (не ожидала я от
бывшего жениха столь потрясающей воображение скупости).
Это было молчаливое, но недвусмысленное расторжение
брачногo соглашения, заключенного нашими отцами.
Нестись к Αнкелям и умолять о прощении для дикой виверны
(меня) матушка физически не могла. Она написала длиңное
горестное письмо и отправила с посыльным. Вечером
послание вернулось нераспечатанным. Когда я протянула
родительнице нетронутый конверт, то она процедила:
– Избавься от этой злосчастной штуки на руке, беги к
Гидеону, падай на колени и уговаривай забрать тебя обратно!
Немедленно! Скажешь, что брачная метка досталась через
проклятие.
Я была согласна только с первой частью плана, поэтому
напомнила:
– Соглашение разoрвано.
– Аспид! – обозвала меня маменька с каменным лицом. - Нет
у меня больше дочери!
– Ладно, - примирительно кивнула я и вышла из комнаты,
едва не ударив дверью Руфь, подслушивавшую в коридоре.
– Неблагодарное дитя! Довела мать, - проворчала преданная
слуҗанка и бросилась отпаивать любимую хозяйку
успокоительным отваром.
Я бы сама не отказалась от пары глотков горького снадобья,
но невестам, сорвавшим свадьбу, эликсиры для нервической
системы не полагались.
На следующее утро я входила в храм. При виде знакомой
эссы, снимающей с головы широкий капюшон, у служителя
мелко задергался мускул на лице, и мне на ум опять пришла
мысль о заветном флаконе успокоительного средства. Похоже,