Дверь. Она уже открыта, возле неё стоит мистер Сандерс, ''коптильщик''. Так его называют обитатели Дома Смерти, узник вспомнил, с каким страхом он несколько месяцев назад впервые столкнулся с ним. Сандерс просто зашёл в камеру и молча посмотрел, словно оценивал, прикидывал что-то. ''Коптильщик''… Они все здесь такие предупредительные, вежливые, за все время ни разу ничего себе не позволили. Ни грубого слова, ничего. Но… Но их взгляды, лица, сжатые губы… Они ненавидят его. Неужели им совсем все равно, что он переродился, искренне обратился к Богу? Его молитвы… Размышления… Долгие беседы с преподобным Мак-Милланом, приходы матери… Ее фанатичная убежденность в правильности избранного им пути. Так ли это? Возможно, окружающие его люди видели иное? И не только они… Он вспомнил, как что-то промелькнуло в глазах матери, когда… Когда он так и не сказал ей всего, она поняла это. Ничего не ответила… Ведь она — мать. А значит, будет с ним до конца. Негромкий голос прервал мысли.
— Пора, сын мой. Ты готов пройти врата, я буду с тобой. Ты прощен, оправдан перед Богом, он ждёт тебя. Да не убоишься ты боли и страдания, ибо чего бояться тому, кто уже не принадлежит этому миру? Иди.
Идти? Уже? Как быстро закончился этот коридор, как быстро утекла сквозь пальцы его жизнь… Как же… Как все несправедливо… Надо идти. В коридоре воцарилось торжественное молчание, Мак-Миллан отошел назад, уступив место крепкому тюремщику, его имя узник не знает.
— Ну, мистер Грифитс, идёмте.
Тишина. Затихли голоса в камерах, весь недлинный путь вразнобой доносившиеся до него, слабея, слабея… Затихли. Совсем недавно он сам вот так затихал в ожидании. Скоро… Уже вот-вот… Только сделать несколько шагов внутрь небольшой комнаты, посередине которой…
Его он видел раз за разом, в своих коротких отрывочных снах. С отстранённым интересом сейчас сравнивает — похож ли? Да. Массивное деревянное основание, толстая обивка, широкие ножки и подлокотники. Высокая спинка немного отклонена назад, вверху — небольшая выемка. Выглядит удобно… Удобно? Кто-то решил позаботиться об удобстве того, кто через несколько минут умрет? Как это странно… Глаза узника заметались, спеша, спеша увидеть как можно больше, ведь… Ведь это последнее, что он видит, последнее… Наверное, лучше не смотреть? Может, плотно, как можно плотнее зажмуриться? Все равно сейчас его лицо закроет шлем, здесь не заклеивают глаза, как в Ливенуорте. Предпочитают не видеть лица… Что же, так, наверное, лучше для тех, кто остаётся… Меньше воспоминаний. А он видел… Видел лицо… Видел глаза… Да что же это… Почему? Он не хочет… Не хочет… Нет! Нет! Не надо… Думать о Боге… Повторять про себя слова молитвы… Последней молитвы… Он почувствовал, как жёсткие пальцы вежливо, но непреклонно сжались на его локте, слишком замешкался на пороге. Его решили поторопить…