— Дай посмотрю, а поворотись-ка, ээ… Повернись, короче.
Таак… Конструкция нехитрая, просто там, где шнурок должен был лёгким движением развязаться и выскользнуть, он затянулся ещё сильнее. Ольга завязала не тот узел.
— Ну что там, Клайд?
— Не брыкайся, надо узел развязать, сейчас.
Уфф, насилу распутал, резать не хотелось. Усмехаюсь, держа уже свободный конец двумя пальцами. Наклоняюсь к Берте и целую сзади в шею, откровенно вдохнув запах ее тела, от которого отчётливо закружилась голова и тонко зазвенело в ушах.
— Шнуровка готова развязаться, Берт… Сама справишься или помочь? Ольга разве не объяснила, что такие платья потом снимают с помощью мужа? — прошептал это ей на ухо, коснувшись его губами.
Сердце начинает разгонять кровь по жилам, дыхание перехватило, Роберта замерла.
— Я сама… Сама…
— Точно?
Мои руки обнимают ее сзади, ладони оказываются ну совершенно случайно под грудью, по телу Роберты прокатилась волна дрожи. Ее ладонь накрывает мои, уже сдвинувшиеся, дыхание участилось.
— Милый, пожалуйста… Подожди… Ну, пожалуйста, чуть-чуть только… Только не сердись…
С трудом перевожу дыхание и медленно поворачиваю Берту к себе, ее глаза закрыты, губы дрожат, лицо алеет как маков цвет.
— Шш, любимая, успокойся, все в порядке.
— Я… Просто, я…
— Хочешь, я подожду у окна, а ты все, что считаешь нужным, сделай пока. Хорошо?
Берта только кивнула в ответ, я легонько обнял ее, она глубоко вздохнула и ладонью подтолкнула к окну.
— Я быстро…
В комнате гаснет люстра и зажигается неяркий ночник, слышу шелест снимаемого платья, невольно прислушиваюсь, сердце стучит все быстрее. Смотрю в окно, темно, только садовое освещение неверным светом дрожит на ветвях деревьев и траве. Сзади слышны шаги босых ног, дверь в углу негромко скрипнула, плотно закрываясь. А это ещё что? Одно из деревьев совсем близко от нашего окна, и в его развилке, совсем рядом со мной вольготно развалился матёрый котище. Смотрит прямо на меня зелёными мерцающими глазами. Махнул на него рукой, брысь давай отсюда! Ага, щас… Лениво зевнул, показав всю степень равнодушия и ко мне, и ко всем жестам на свете. Маши, маши, махалка не устанет?
— Клайд…
Горячее прерывистое дыхание… Страх и опасение… И радость их преодоления… Спутанные каштановые волосы, разметавшиеся по подушке… Закрытые глаза и дорожки слез радости на щеках… Стон наслаждения и закушенные губы… Жар поцелуев и горячие пальцы, робко, неумело, потом все смелее и смелее скользящие по телу… Катящиеся от них тёплые ласкающие волны… Волны, переходящие в шторм… Ладони, наконец, получившие свободу и позволение не останавливаться… Губы, сначала осторожные, а потом властные и непреклонные… И их принимают сначала несмело, а вскоре так же жадно и ненасытно… Радость полного и окончательного единения двух душ… Двух тел… И будет так! Так… Будет… Всегда… Я… Люблю… Тебя… И глаза распахиваются навстречу широко-широко… Во всю свою бездонную погибельную ширь… Это дар, наслаждение, распахнуться навстречу… До конца… До дна… Отдать всю себя… И забрать все… Навсегда… Навсегда.