— Не засыпается, милый… Скажи…
— Что?
— Здесь, у меня… Ты ничего не чувствуешь? Страшно… А если… — она замолчала и уткнулась лицом в мое плечо, — страшно так… На миг обрести счастье и…
— Тсс… — положил палец ей на губы, остановив, — перестань, не чувствую я ничего. Тут — только мы, ты и я. Здесь — наша крепость, дом. Пусть пока вот так, украдкой по ночам, но… Дом.
Роберта задумалась, помолчала. И медленно кивнула, ее глаза на миг осветились странным огоньком.
— Значит, ему ничего здесь не принадлежит, — она остановилась, ее пальцы слегка сжались на моей груди, — и не принадлежало по-настоящему…
Да, она права. И снова — все сказала сама. Какой же она может быть сильной… Решившись, идёт до конца. Не умеет ни лгать, ни кривить душой. Невольно прислушался — ничего. Ни эха, ни зова. Ничего. Ему нет здесь места, оно — наше с Робертой. Она принадлежит мне, а я — ей.
— Да, Берт. Ему здесь больше ничего не принадлежит. Он не вернётся. Никогда.
— Обещай мне это.
— Обещаю. Веришь?
— Да. Обними меня крепче… Хочу чувствовать даже во сне, что ты рядом.
Усталость и все пережитое взяли свое — ее глаза закрылись, послышалось тихое спокойное дыхание. И еле слышно, шепотом, не просыпаясь — «не отдавай…»
Роберта заснула. Еще долго смотрел на ее лицо, ставшее детски безмятежным. Когда последний раз она спала так спокойно? Бог весть… Спи, солнышко. Спи, а я еще на тебя посмотрю…
Тихое дыхание Роберты убаюкивает. Мои пальцы осторожно гладят шелковистые волосы, медленно, опасаясь разбудить. Смотрю на ее лицо и вижу, что оно становится еще более умиротворённым, губы даже слегка улыбаются, видит какой-нибудь хороший сон? О чем? Может, она сейчас сидит у своего детского костра, мечтает о принце… Или венчается в красивой церкви под звуки органа, рядом счастливые родители, друзья, гости… Девочка… Ничего этого не будет. Орган, быть может, и заиграет, но будем мы, священник и наши свидетели. Не о том ты мечтала… Отгоняю грустные мысли. Спать пора… Спать… Последнее, что слышал, медленно проваливаясь в теплую дрёму, было мерное тикание стенных часов.
Сон ушел мгновенно, нахлынул страх, веки судорожно сжались, вместо того, чтобы открыться. Страх… Вот открою глаза — и увижу, что все было жестокой игрой воображения, я никуда не переносился, не было ничего… Ничего. Роберта, ночные улицы Ликурга, горящие письма, клятва над огнем, ее теплое дыхание в полумраке тихой комнаты, щека, доверчиво прижавшаяся к плечу — все это было сном, наваждением. Внезапно проснувшейся памятью о книге на коленях, слезах, детской наивной любви…