– Перил-Стрейт? – переспрашивает старик. – Так эти люди – индейцы? Хочешь сказать, индейцы убили Менделя Шпильмана?
– Нет, – отвечает Берко. – Те самые люди, из молодежного центра. Добрых тысячу акров к северу от деревушки. Построено все, похоже, на деньги американских евреев. Хозяйничают тоже евреи. И, судя по всему, это прикрытие их реальных делишек.
– Каких именно? Коноплю выращивают?
– Ну, во-первых, у них имеется стадо. Айрширской молочной породы, – говорит Берко. – Голов сто, наверное.
– Это во-первых.
– А во-вторых, у них, похоже, там базируется и тренируется некое военизированное формирование. Главарь у них, возможно, старик-еврей. Уилфред Дик его там видел. Но лицо его Дику ни о чем не говорит. Кем бы он ни был, у него, похоже, крепкие связи с вербовскими, – по крайней мере, с Арье Баронштейном он точно в контакте. Но мы не знаем, кто он и что собой представляет.
– Еще там есть один американец, – говорит Ландсман. – Он прилетал на встречу с Баронштейном и прочими загадочными евреями. Все они, кажется, побаивались этого американца, беспокоились, что ему не понравятся они сами и то, как они ведут дела.
Старик встает и направляется к комоду, отгораживающему его спальное место от места для принятия пищи. Из хьюмидора он извлекает сигару и прокатывает ее меж ладоней. Катает долго, туда-сюда, пока она, по всей видимости, напрочь не исчезает из его мыслей.
– Ненавижу головоломки, – произносит он наконец.
– Мы знаем, – говорит Берко.
– Вы знаете.
Дядя Герц подносит сигару к носу, поводит ею из стороны в сторону, вдыхает глубоко, зажмурив глаза и получая удовольствие не только от аромата, но, как замечает Ландсман, и от прохладного прикосновения сигарного листа к ноздрям.
– Так, вопрос первый, – говорит дядя Герц, открывая глаза, – а может, и единственный.
Они ждут вопроса, пока он обрезает сигару, подносит ее к тонким губам, приоткрыв их, и тут же сжимает.
– Какой масти коровы?
– Одна была рыжая, – говорит Берко, будто недоумевая, как же это он не заметил, что монетка появилась на ладони фокусника, ведь он неотрывно следил за его руками.
– Вся рыжая? – уточняет старик. – Рыжая от рогов до хвоста?
– Ее замаскировали, – говорит Берко. – Покрасили какой-то белой краской кое-где. Не могу найти ни одной причины для этого, если только в ней нет чего-то, что хочется скрыть. Ну, словно она, понимаешь… – он поморщился, – без порока.
– О г-ди, – сказал старик.
– Кто эти люди, дядя Герц? Ты же знаешь, правда?
– Кто эти люди? Они аиды. Евреи-жулики. Я понимаю, что это тавтология.
Вроде бы он никак не решится зажечь сигару. Он откладывает ее, опять берет и снова откладывает. У Ландсмана возникает ощущение, что старик взвешивает секрет, туго завернутый в темный лист с прожилками. Какой-то план, хитроумный обмен деталями.