– Он сообщил мне, что переселяется в Иерусалим. Я решил, что просто ерунду болтает.
– Какой-то там институт, – припоминает Бина. – На «М» вроде.
– Мириам…
– Мориа…
Она лезет в компьютер и находит Институт Мориа в закрытом телефонном справочнике: улица Макса Нордау, 822, седьмой этаж.
– Восемьсот двадцать два, – повторяет Ландсман, – н-да…
– Это твой райончик? – спрашивает Бина, набирая указанный в справочнике номер.
– Дом напротив, – подтверждает Ландсман, робея. – Гостиница «Блэкпул».
– Машину! – Бина бросает трубку и набирает другой номер, из четырех цифр. – Гельбфиш.
Она велит патрульным и агентам в штатском взять под наблюдение входы и выходы гостиницы «Блэкпул», кладет трубку на рычаг и сидит, молча уставившись на нее.
– Хорошо, – встает Ландсман. – Пошли.
Но Бина не двигается с места.
– Ты не представляешь, как хорошо мне было без всей этой твоей фигни. Не страдать Ландсманией двадцать четыре часа в сутки.
– Как я тебе завидую.
– Герц, Берко, твоя мать, твой отец. Вся ваша семейка. Кучка долбаных шизиков, – прибавляет она по-американски.
– Знаю.
– Наоми была единственным нормальным человеком в этой кодле.
– То же самое она говорила о тебе, – говорит Ландсман. – Правда, обычно прибавляла «во всем мире».
Два быстрых коротких удара в дверь. Ландсман встает, предполагая, что это Берко.
– Всем привет, – говорит по-американски человек в дверях. – Не думаю, что имел удовольствие…
– Вы кто? – спрашивает Ландсман.
– Я есть ваш похоронный общество, – сообщает пришелец на скверном, но напористом идише.
– Мистер Спейд наблюдает за передачей дел, – говорит Бина. – Кажется, я уже упоминала, что он должен прийти, детектив Ландсман.
– Кажется, упоминали.
– Детектив Ландсман, – говорит мистер Спейд, милосердно сползая обратно в американский. – Тот самый.
Он вовсе не похож на пузатого гольфиста, каким его навоображал себе Ландсман. Молод, даже слишком, простоват лицом, широк в плечах и груди. Застегнутый на все пуговицы костюм из тонкой шерсти, белая рубашка, галстук в синюю, как помехи на экране, полоску. Шея пестрит порезами от бритвы и несбритыми кустиками. Выпуклость адамова яблока предполагает глубокую искренность и серьезность. К лацкану приколота булавка в форме стилизованной рыбки.
– Если не возражаете, давайте присядем на минуту и побеседуем с вами и вашим начальником.
– Не возражаю, – говорит Ландсман. – Но я лучше постою.
– Как угодно. Может, все же не будем стоять в дверях?
Ландсман сторонится, жестом приглашая Спейда войти. Тот плотно затворяет дверь за собой.
– Детектив Ландсман, у меня есть основания считать, – начинает Спейд, – что вы осуществляете несанкционированное расследование, притом что в данный момент отстранены…