Сторож Деряблов, всегда питавший к Кате чувство уважения, просеменил неторопливо вдоль буртов и завернул к ней.
— Купила кота в мешке, Зеленая? — спросил он, взял в руки телогрейку и стал мять. — Не гнилушка. Не, добрая!
— Добрая-то, дедушка Федот, добрая, а вот купила-то я у нехорошего человека. Теперь вот жалость.
— У плохого человека?
— У плохого. Какая жалость! А ему, Ивану Николаевичу-то, не в чем ходить. А времь-то, времь-то вон какое уж студеное. Кашляет, дедушка Федот. И ночью и днем.
— Дед твой?
— Ага.
Деряблов сбросил свой полушубок, который носил в любую погоду, даже летом, надел телогрейку. Катя оглядела внимательно. Телогрейка как телогрейка — новая, обшитая черным ситцем. С чего взяла, что купила у вора?
— Сколь? — спросил хитро Деряблов, опуская в нерешительности руку в карман. При всей своей кажущейся бедности он в любое время имел у себя достаточную сумму денег, чтобы тут же купить хорошую вещь или при случае одолжить начальнику. Старик этот умел торговаться, и ему показалось, — да он и знал наверняка, — что Катя уступит телогрейку дешевле, нежели купила.
— Ай, не буду я продавать… Ай, разубедили вы меня… В чем мой Иван Николаевич станет ходить? Надо ж, такая холодина подступилась на нас.
— Хозяин барин. — Сторож стянул с себя телогрейку и кинул Кате.
* * *
Иван Николаевич принял телогрейку как должное, даже поморщился, надевая. Но все-таки растрогался: руки у него, как это всегда случалось с ним в минуту волнения, задрожали. Надел телогрейку и, увидев, что она будто специально сшита для него, сказал:
— Ну что, Катерина, мне в самый, как говорится, раз. Но я в долгу перед тобой не останусь. Не жди. У меня в Москве есть квартира, вот я доберусь туда, я сторицей отплачу тебе. Вот выздоровлю…
— Об чем вы, дядь Ваня? Ничего мне не надо. Вам же, больному человеку, холодно.
Часто Катя, глядя на кряхтевшего старика, находила удивительное сходство между ним и покойной своей матерью, втайне подумывала, что дядя Ваня не кто иной, как ее родной дедушка, по какой-то загадочной причине скрывающий свое родство. В эту минуту глаза у нее туманились от приятных мыслей, и она влюбленно глядела на старика, находя в нем все больше и больше общих черт с умершей матерью. Через какое-то время Иван Николаевич, разгадав отношение Кати к себе, вошел в роль, глядел на нее свысока, стал поучать, теперь его уверенный, густой голос раздавался то во дворе, то в сарае, то на огороде.
Катя, удивительное дело, не ощущала свои года, не замечала в себе никаких перемен. Время тянулось, как казалось, медленно, в душе было тревожно, торопливее обычного стучало сердце. День проходил, наступал другой, третий… Катя часто глядела в зеркало на себя — с заострившимся лицом, худую, бледную, с голубыми глазами. Глядела и не могла понять себя… Жизнь вокруг менялась, но что изменилось в ней самой? Ее подруги Надя Королева и Лена Свекова собрались на стройку в Новосибирск, и она решила было уехать вместе с ними насовсем, да в недоброе, видать, время заболел Иван Николаевич… Катя не уехала, но главной причиной этого все-таки считала не болезнь дядя Вани, пролежавшего в постели всю зиму и весну, хотя и ее нельзя было сбрасывать со счета, а то, что пришлось бы оставить могилку матери.