Старушка не торопилась. Она все понимала и молчала.
Мало-помалу Катя пришла в себя окончательно, грустно поглядела вокруг и спросила:
— Вы в Котелино?
— Туда, — ответила старушка. — Мы вот к Оленькиной маме ходили-то на могилку. — Старушка вздохнула и остановилась. — А у тебя там мама?
— Мама.
— Ма-а-ма-а… — протянула она тихо. — Ишо какое горе. А у нас там Оленькина мамочка, сношенька моя.
— А-а, — сказала Катя.
Ей вдруг стало легче. Она взяла девочку за руку, но та отдернула руку и прижалась к старушке.
— Не бойся, — сказала старушка. — Чего ты боишься? Не съест она тебя, миленькая ты моя.
— Я не кусаюсь, — улыбнулась Катя, теперь она совсем успокоилась. — Хочешь на закорках понесу?
Девочка еще сильнее прижалась к старухе, попросила ее нагнуться и что-то ей шепнула.
— Это на спинушке понесет, значит, миленькая ты моя, — сказала вслух старуха. Девочка опять заставила старуху нагнуться и что-то шепнула, закосившись на Катю. — Нет, не унесет, — ответила старуха, сняла свои парусиновые полуботинки и пошла по колкой траве босиком. Она осторожно ставила широкие плоские ступни ног на траву, напрягаясь при этом спиной и грудью, но все-таки уколола ногу и села на траву.
— Не хочу, — громко сказала девочка.
Катя тоже сняла туфли. Вначале было колко, потом привыкла. Она шла и шла, а старуха все сидела в траве, отдыхая. Ковылисто блестела степь; над далеким курганом кружил коршун, высматривая добычу. Катя оглянулась, села в траву, потом легла, прикрыв от солнца глаза ладошкой, смотрела сквозь пальцы в небо, ощущая телом молодую сухость земли, замирая, повернулась на живот и распласталась, стараясь плотнее прижаться к земле, в которой лежит ее мать, опустила голову и, вдыхая сухой земляной запах, вдруг ужаснулась: ведь по этой земле, возможно, именно по этим корневищам трав, по этой плотной серой массе, изборожденной корнями травинок, муравьиными тропками, ходили мать и отец, ходили живые, и вот уж нет их, а трава растет, а земля все та же, и будто ничто не изменилось в жизни… Катя прислушалась. В траве трещало, поскрипывало, да у нее в висках толклась кровь, да осторожно, тихо, будто прислушиваясь, ходило в груди сердце: туда-сюда, туда-сюда.
Подошли старуха с девочкой. Катя встала. Райгородок уже виден, этот старый городишко с разрушенной в центре, напротив райкома, церквушкой, колокольней, с высокой, кирпичной кладки водокачкой и в большинстве своем железными крышами, — чем, собственно, Котелино и отличался от таких же других райцентров.
— А ты де живешь? — спросила на окраине старуха, вытирая рукавом потное, красное лицо.