— Так, ну, продавщицей не возьмут так, сразу, нужно получить звание — продавец.
— Нет уж, Зеленая, пойду даже в ученицы…
— Ну, так хоть свой человек там будет, все кой-какого дефицита подбросишь по старой дружбе. Свой человек, как говорится, в конторе. Напротив моего дома будешь трудиться.
Нинка засмеялась, вытащила новую авторучку из сумочки и не долго думая тут же написала заявление об увольнении по собственному желанию. Они рассмеялись. Катя неожиданно подумала, что и ей, видимо, настал черед уходить на другую работу, что-то она задержалась на овощной базе. Но куда вот только? Так до конца рабочего дня она гадала, куда ей пойти работать, но ничего не придумала.
После работы Катя направилась на Чапаевскую, к старушке, по дороге забежала в продовольственный магазин, купила девочке шоколадку.
Старуха лежала на кровати в пальто. Катя сразу заподозрила беду и, как всегда в таких случаях бывает, старалась оттянуть разговор о неприятном, спрашивала совсем о другом, но наконец пришел черед, спросить о главном. Старуха показывала слабой рукой на дверь, глаза у нее слезились и ничего не видели. Катя перестала спрашивать, затопила печь, так как в доме было холодно. Оглядела комнату — Олиных вещей не было, и ей все стало ясно. Вскипятила чай, принесла из сеней варенье, из ложечки напоила старуху чаем.
— Что? Как? — спрашивала поминутно Катя, но старуха заливалась слезами, махала руками, наконец спустя час или два сумела сказать:
— Мне пора умирать…
— Татьяна Петровна, дорогая моя, ну что вы такое говорите! — испугалась Катя, успокаивая старуху. — Все еще образуется. Вот посмотрите. Ой, ведь как бывает в жизни-то, а потом, гли-ко, а туч на небе как не бывало. Ну что ж, что жизнь наша-то такая бабская? А уж крепиться надо. Вам еще нужны силы. Что? Не так?
— Не судьба, — горько сказала старуха. — Не судьба. Подстерегла ее возле школы. Я с одной стороны дожидаюсь, а она с другой. Уговорила, а девочка в ее сторону пошла, хотя всегда этой стороной ходила, угрозами, мольбами, слезами, привела милицию… А Оленьке мать стало жалко, сердце-то у нее добренькое, хоть и маленькое. Права ее, матери. А што я сидела, когда она умирала от свинки, так это ни во что. Плакала, молила бога, готова была сама умереть, так это ни во что. Судьба. Так богу угодно. — Старуха откинулась на спину, долго не отзывалась, сколько Катя ее ни спрашивала. Катя смерила ей температуру — тридцать восемь.
Потемнело. Кате стало не по себе, и она принялась за старуху, напоила чаем с малиновым вареньем, молоком с содой и маслом. Укрыла потеплее, собираясь уходить. У двери оглянулась — старушка жалобно глядела вслед, будто умирать собралась, будто не увидит больше Катю. Глаза, полные слез, потемнели, не жилец она на этом свете. Катя, оглянувшись, даже обмерла, ей показалось, что старуха с минуты на минуту умрет. Она сняла плащ и вернулась.