Площадь Разгуляй (Додин) - страница 125

Ну, я и сам знал, какой он хороший, какой правильный человек.

Потому мне было особенно приятно и радостно слышать, как он каждому, кто вновь подсаживался к столу, и потому обязательно спрашивал: «Степаныч, не внук ли это твой?» — отвечал:

«Внук. Конечно, внук!».

Я понял: одинокому, больному, ему лестны были эти вопросы о внуке — он был в глазах товарищей своих не вовсе брошенным всеми стариком, а был дедом при своем внуке! Еще я понял: добрым, отзывчивым людям за столом тоже очень нравилось, что у Степаныча, оказывается, есть внук — какаяникакая семья!..

Однако старику было худо. Он мерз. Но почему–то даже к чаю, на редкость хорошо заваренному и горячему, не притронулся, А ведь чай любил! И пить ему, скорее всего, хотелось — пил же он газировку на улице по дороге сюда. Ему бы встать и уйти.

Мы с ним дошли бы потихонечку до Катерины Васильевны. Но все подходили и подходили шофера от машин и из дома № 7.

Снова и снова звали их из проходной или приходил за ними командир. А старик все сидел и сидел, будто хотел перепрощаться со всеми. Я опять шепнул ему, что пора, — мне надо было увести его на Брюсов, где меня ожидала Бабушка.

Наконец он поднялся. В сопровождении шоферов мы прошли к воротам.

У проходной Степаныч оглянулся. Внимательно, прищурившись, оглядел двор, дома, провожающих. Мы распрощались с ними. Он взял меня под руку, и мы вышли в переулок. Сразу за углом он жадно напился у дворницкого крана. Отдышался.

Снова взял меня под руку… Часто отдыхая, мы тихонько добрели до Брюсова — старик не упирался на этот раз. Там сели на лавочку в скверике за домом № 12.

— Так, еще одна экскурсия… В котором дворе мы были сейчас, называется он Дом № 9, «Объект литер один». При нем – дом № 7. Вот, с 1921 года и по сию минуту в доме № 7, под бункером, в коридорах подвала, казнят. Приводят в исполнение, значит. «Козлобои», — шофера, — которые за столом, как есть все — комендантская расстрельная команда. Который за ними приходил и отводил их в бункер — Фельдман–комендант. Мосей

Соломонович. После аварии, двенадцать лет — с 1921 — я на Объекте служил старшим механиком автобазы. Шоферов не хватает. «Козлобои» по сменам подрабатывают — баранку крутят… — Сначала — с 1918–го — лавочка эта называлась «Спецбаза № 1 ГПУ». Там одни только машины стояли, которыми трупы вывозились. А исполняли в подвале дома № 7, а прежде еще и в подземном коридоре, что шел от дома страхового общества «Россия» сюда, к нам, в эти самые подвалы в Варсонофьевском.

Потом Дзержинский Феликс Эдмундович сделал замечание Браверману–коменданту: мол, жалуются жители на стрельбу под полом. Тогда и приспособили коридоры в подвалах в Варсонофьевском. Я только что автобазу принял, у меня забот — по горло: запчастей нет, специалистов нет. Да и ремонтировать машины особенно некогда — что ни ночь, отправляю грузовик МУРу под курсантов, банды брать. Тогда в Москве бандитов развелось видимо–невидимо! И по ним приговора приводить в исполнение — опять же к нам, на Варсонофьевский. Тогда ведь все без разбору приводили в исполнение: и ГПУ, и МУР, и трибуналы, и Военная коллегия Верховного суда. Сказано было: объединить комендатуру по исполнению, чтобы не разводить антисанитарию. Вот и спихнули все на наш Объект. А тут свалка! Трупы вывозить — темного времени суток не хватает, столько их понаваливают… В грузовик сперва по тридцать их сваливали. Потом по сорок — нагрузки перевозок увеличивались сильно. Покойников из Объекта поначалу отвозили на Рогожку, в Калитниковское, на Ваганьково, к Донскому монастырю, на Бутово, на Алтуфьево, во Владыкино. Когда все заполнилось, начали отвозить в наш совхоз ГПУ — в «Коммунарку», на Объект № 17, а это уже не близко, по Калужскому шоссе 24–й километр. Потом, «это» с расстрелянных не все стекало в подвале, в машину–то кидали в мокром от крови нижнем белье. Кузова сильно перепачканы, асфальт в ручьях… Даже брезент, которым укрывали на машинах, — хоть выжми. Тогда мойку по–строили — отмывали машины брандспойтами… Я все ходил – просился на обыкновенную автобазу. Мне отказ: «Терпи, Панкратов! Люди, которые в исполнение приводят, — они не такое терпят. Вон у комендантов — у Бравермана, у Гутмана, у Песаховича иль у Фельдмана — поспрашай, каково им–то?! А тебе – машины приготовь и прими, когда из рейса вернутся. Все! Остальное — фанаберия интеллигентская. Терпи!». Терпеть–то терпел. Только видел же: Браверман — еврей, а пьян сутками. Значит, и ему невмоготу! А ведь в МУРе он один самого Крохмаля банду брал, одной финкой четырех вооруженных амбалов утихомирил, и двух повязал — тоже вооруженных! Пистолет–то в свалке обронил… А про Манделя что говорить: не только что пьяным ходит, а, сдается, мозгами он трекнулся… И ничего особенного, тут любой с ума тронется… Так… Года с 1930–го стали мы машины с грузом отправлять свосем далёко — в Бронницы, это по Рязанскому шоссе, да под саму Рязань. А теперь они возят в Каналстрой в Орудьево и в Торфотрест по Дмитровскому шоссе…