Дело в том, — разъяснили, — что ваша бывшая легковушка уже год почти занимает отдельный бокс в заводском гараже. И это ее долгое хранение обошлось государству в сумму, значительно превышающую стоимость самой машины. Понятно?
Все было понятно. Заводская кодла, вслед кодле кремлевской, сама присвоила право конфискации имущества гражданина. На самом деле, чем она хуже кремлевской? Рожей не вышла, что ли?! То же произошло с мотоциклом. Только учитывая более низкую его стоимость, Нине Алексеевне счет за его «хранение» предъявили более высокий, чем в случае с автомобилем… Поплакали. Смирились. Тем более, ни один юрист не взялся перед лицом закона отстаивать права врага народа.
К машинам нас пристроил шофер Моисей Сегал, мой сосед по двору. Дочка его была тогда маленькой. И он возился с нами, катал на грузовике и давал порулить. Он еще и маму помнил, как она спасла его собственную маму, удалив опухоль на гипофизе. Главное, он был еврей. И разрешал себе любить детей–евреев. Говорили, были у него для такого махрового национализма веские причины. Со времен погромов 1905 года, когда при нем, пятилетнем пацане, бориспольские парубки убили отца и сестер. Еще лучше помнил он погромы гражданской войны, когда никак нельзя было сообразить: белые ли грабят, красные ли, зеленые?..
Но то было время, когда юный балагула Мойше Сегал уже научился давать сдачи — в отца пошел, который тоже ломовиком был. И еще совсем мальчишкой мог, играя, таскать десятипудовые тюки с пряжей и железом.
К концу Гражданской войны Миша с младшим братом Левой перебрались в Москву. Место себе нашли в сараях дома № 43 по Новобасманной у Разгуляя. Завели пару першеронов и огромные полки–телеги. И стали развозить тяжелые грузы.
Вскоре женились. Перестроили сараи в квартирки — рук о работу пачкать не боялись. В 1927–м мама прооперировала Женю, супругу Моисея. Узнав нас ближе, они стали заходить к нам.
Жизнь их налаживалась. Они уже подумывали прикупить еще пару тяжеловозов. Но почувствовали: НЭПу конец. Почувствовали прежде записных экономистов. В это самое время началось строительство на Новорязанской улице того самого — огромной подковой — современнейшего гаража. Братья, напеременку извозничая, подались на эту стройку каменщиками. Месяцев за шесть до окончания работ стали они посещать курсы шоферов–тяжеловозов. Когда начали прибывать первые «Бюссинги» — грузовики, Моисей с Левой сели за баранки механизаторами! Росли дети: у Моисея — дочь, у Льва — сын. Тесно становилось в квартирках–сарайчиках. Моисей нажал на местком автокомбината. Местком — на дирекцию. Дирекция — на исполком. Сработало. Гаражу разрешили за счет производства перестроить большие конюшни, что стояли во дворе того же дома № 43, где они прижились. И где с 1936 года стали жить мы с бабушкой после того, как нашлись. Условие, которое поставил автокомбинату исполком, — перестраивать конюшни и строить квартиры только собственными — комбината — силами! Все во–семнадцать будущих квартир распределили на шумных собраниях. Постановили: две квартиры забронировать за братьями Сегал. Сходу местком, партком и райком закидали «телегами»: оба брата не только что бывшие НЭПманы–кровопийцы, но в синагогу ходят, молятся дома, не хотят работать по субботам. А старший — даже раввин!.. Настучали–то, вообще, правду: в субботу братья не работали еще при лошадях, а в гараже, где смены, договаривались со сменщиками, как им всем удобнее. Раввином Моисей не был. Но миньян из верующих соседей по субботам собирал. И пищу употребляли они кошерную… «Телегам» хода не дали.