Тишина. И в ней — мой голос, отскакивающий от стены глухой враждебности и вот уже пятнадцать лет взаимного истязающего противостояния их — и моего… И вдруг!.. Вдруг!..
Вдруг из дальнего ряда поднимается высокий седоголовый полковник. В аудитории полковники в подавляющем меньшинстве. И, как правило, не возникают. А этот:
— Разрешите обратиться, товарищ профессор?
— Прямо сейчас, на лекции?
— Так точно! Серьезный вопрос.
— Если серьезный — пожалуйста.
— Это о вас в «Науке и жизни»?.. Это вы? Вы тогда писали на тетрадных листках списки заключенных? И кидали их в почтовые ящики? Ваша, вроде, фотография — вот!
— Да..
Я мог ожидать всего, но то, что сказал полковник, поразило.
Тогда он вынул из верхнего кармана кителя пластиковый пакетик, извлек из него сложенную вчетверо бумажку. Даже от меня, с кафедры, показалось, что она пожелтела и на сгибах по–ломалась…
— Вот ваш листок, товарищ профессор!.. С фамилиями. С адресами лагерей… Четвертым в списке — мой отец, Примаков Валентин Илларионович… Мама кинулась тогда, с листком, по этому адресу. На Колыму. Полгода проездила — нашла отца! Он дошел на общих. И умирал. Мама оставила меня с сестрой у деда. И моталась с терапевтом по зонам и больничкам лагеря.
Но отца спасла. И хотя мамы мы не видели почти что пятнадцать лет — она в отпуск к нам приезжала в 1953–м, а в 1955–м – вернулась она вместе с отцом… Спасибо вам, Вениамин Залманович… У меня еще вопрос. В 1938–м мы с мамой, сестрой и дедом жили на Большой Почтовой в Буденновском городке летчиков — отец был пилотом–испытателем на 24–м авиазаводе…
Это вы лично письма писали? Вроде, ваш почерк (на доске я писал полупечатными буквами — огромная, на девятьсот слушателей аудитория иначе ничего бы не разобрала).
— Почерк мой. Но в ваш ящик по Большой Почтовой этот листок бросил мой друг Алексей Молчанов. Он жил на Новой дороге, рядом с вами.
— Где он теперь?
— Алексей Михайлович Молчанов погиб в первые дни войны.
Солдатом. А его отец, Молчанов Михаил Иванович, директор 22–го завода, комдив, погиб в сталинских застенках в 1938 году…
И тогда… Тогда инженер–полковник тихо, в замершем зале, скомандовал: «Товарищи генералы, адмиралы и офицеры! Прошу встать!». Будто вихрем сорванные со своих кресел, все вста–ли. Они все на меня смотрели. Я — на них. И никого не узнавал: не глухой зал, аудитория, — люди передо мной были, не генерады и адмиралы! «Товарищи, — так же тихо произнес Примаков, — товарищи… Я прошу вас почтить молчанием светлую память героев — отца и сына Молчановых, Михаила и Алексея…». Да. Я никого из них не узнавал. И почему–то поражался слезам на их лицах. Будто люстры опустились вниз… Разошлись заполночь.