Еще я заметил: здесь, в Даниловке, «наши» собаки зубами нас не рвут, не кусают даже, а только «фиксируют»! А рвать – дело натасканного «человека». Или человека без кавычек, в отличие от неокавыченных собак: не было случая, чтобы даже при психовке, когда и собаки бесились, какая–нибудь из них укусила ребенка. Они даже не фиксировали лежачих! Все было не так в Таганке: там собаки тоже были «человеками». Из–под собак, после топтания, малолеток там «вязали» — «кидали» в «ласточки». И тоже насовсем утаскивали. От животного ужаса перед лающим на них огромным зверем многие пацаны и сучки — особенно самые маленькие — сходили с ума. Они ведь не мог–ли уразуметь, что страшно не само чудовище с клыками в рычащей пенной пасти, а дядя мусор–проводник, что держит по–водок и изрыгает брань и «команду»: «фас! фас!». Старшие из малолеток начинали заикаться и мочиться непроизвольно…
Этим лучше уж было бы погибнуть: их начинали ненавидеть и преследовать не только чужие, но и «свои». А уж этото –страшнее любого топтания!
Экзекуции с собаками и топтанием провоцировали вселенское «беснование»: потерявшие остатки разума несчастные малолетки стаями набрасывались на оплошавших мусоров и лягавых теть, рвали их взаправду, стараясь выдрать глаза, откромсать железками «мужицкую снасть», проткнуть «заточкой» живот теть лягавых, воткнуть им лом в промежность, отрубить пальцы… Частенько это им удавалось — в одиночку справиться со стаей беснующихся малолеток невозможно: дорвавшись до мести, они затихают только на «замоченной» жертве… С «высоты» опыта–возраста приходит понимание государственного значения Таганок, — да и Даниловок, — которых по стране — тьма. Они исподволь готовили кадры исполнителей, которые должны были физически — не бумажными приговорами и постановлениями — прикончить миллионы смертников, в «мирное» ли время, или на готовящейся войне. Воспитанники Таганок и Даниловок задачу эту с честью выполнили: вослед расстрелянным в 30–х годах чекистам, они и без горячих сердец и чистых рук намолоти–ли наганами и пистолетами ничуть не меньше покойников, чем все вместе армии мира, оснащенные самой, вроде, убойной техникой и технологией. И вошли после войны офицерским корпусом в «пятые полки» — спецкоманды «исполнителей воли народа» (иначе — воли Политбюро ЦК КПСС). Народа, который они, приведись только, прикончили бы тотчас в память о том, что с ними, детьми, этот народ проделывал…
На «бесновку» в Таганке прибывали пожарные. Для них эти вызовы были праздником, заслуженным отдыхом после изнурительной «топорной» работы на сотнях в сутки московских пожарах. В зимнюю стужу струями ледяной воды из брандспойтов они вышибали еще не разбитые стекла окон в корпусах, замывали пацанов и пацанок в малые камеры, «прижима–ли» их в углах и на койках. «Уговаривали»… После часаполутора подобных процедур дети немели… Когда все «успокаивалось», являлся «лепило» — фельдшер дядя мусор Гриша Штипельман