В 2000 году, после «абсолютного излечения от депрессии», по словам Роуз, ощущение вернулось: как удар стенобитной машины, разрушивший пятнадцатилетнюю свободу от болезни. Стайрон снова погрузился в депрессию.
«Примечательно, что он сказал: самая худшая вещь, которая с ним случилась, – это потеря продуктивности и превращение в ничто, – свидетельствовала дочь Стайрона Сюзанна после посещения отца в госпитале в то время. – Он не писал романов 20 лет, не выполнял работу, которую должен был выполнять. Я понимала, как ему было больно. Было бесполезно уверять его в том, что он написал три шедевра – больше, чем смог бы любой другой человек. Это его не успокаивало, хотя я пыталась». Сюзанна вспоминала, как отец говорил ее сестре Полли, что, кроме больших романов, существовало еще много менее серьезных вещей, которые он хотел написать. Теперь все эти вещи, «как мелкие твари, повернулись к нему спиной, и ушли прочь».
Так было и с Дэвидом Фостером Уоллесом, и с Эрнестом Хемингуэем. Подобные мысли неизбежно появлялись в результате накопления опыта и инициировались в течение всей жизни. «Депрессия, когда она, в конце концов, пришла, не была для меня незнакомкой, и даже не была полностью незваной гостьей, – писал Стайрон в романе «Зримая тьма». – Она скреблась ко мне в дверь многие годы».
Отец Стайрона, с которым они были близки, страдал от депрессии всю жизнь и попал в больницу после эмоционального шока. Как понял Стайрон, уже став взрослым, даже в этом они с отцом были очень похожи. По словам Стайрона, событие, оказавшее на него самое сильное влияние – одно из тех, что отбрасывают тень на всю жизнь, – это смерть матери от рака. Тогда ему было тринадцать лет.
Погруженный в депрессию, Стайрон понял, что со свистом мчится к пропасти, но он пока еще мог сам принимать решения. Как-то морозной ночью он обнаружил, что ходит вокруг своего дома, тепло одетый и возбужденный. Роуз спала наверху, и он решил устроиться в гостиной у камина, чтобы посмотреть запись фильма «Бостонцы». Там играла молодая актриса, которая исполняла небольшую роль в постановке авангардного театра, с которым сотрудничал Стайрон.
В одной из сцен фильма, герой входит в вестибюль консерватории, и «за стенами звучит контральто невидимой певицы». Звучали «летящие аккорды “Рапсодии для альта” Брамса, и сильный голос женщины нараспев произносил стихи из поэмы Гете на эту музыку, – пишет Стайрон. – Жалоба странника на одиночество и молитва о возвращении в мир живых». Музыка, словно стрела, пронзила плотный туман, в который Стайрон был погружен много месяцев. «В вихре воспоминаний я думал обо всех радостях, которые видел этот дом: дети, врывающиеся в комнаты, праздники, любовь и работа, честно заработанный сон, разговоры и веселая сутолока, целая череда кошек, собак и птичек».