Тем не менее Уоллес искал общества и находил его преимущественно среди членов местной теннисной команды. Он начал заниматься теннисом в двенадцать лет и вскоре достиг достаточных успехов, чтобы участвовать в местном чемпионате. В те же самые годы Уоллес открыл для себя, что курение травки помогает успокоить его мятущийся разум, и нередко прибегал к этому средству.
Эти два увлечения – теннис и марихуана – помогали Уоллесу чувствовать себя лучше, но ничто не могло полностью ограничить постоянно растущий, всепоглощающий страх. Уоллес говорил Марку Костелло, с которым дружил всю жизнь, о глубоком чувстве бессилия, одолевавшем его в старших классах. Уоллес описывал, что он временами был неспособен покинуть свою комнату и приходил в ужас от непонимания происходящего с ним. Он страдал от агорафобии и панических атак – становился «пепельно-серым», как говорил его отец, «трясся, и его выворачивало наизнанку», – а также от вспышек ярости. Однажды в приступе бешенства он дошел до того, что протащил сестру через кучу собачьих фекалий, после того как они поссорились в школе и оба заработали взыскание.
«В старших классах он задумывался [о самоубийстве], – вспоминает другой университетский товарищ Уоллеса. – Мы обсуждали это и соглашались, что искушение велико и что отсутствие выхода из личного ада – иллюзия: самоубийство является единственным способом облегчения, прекращения боли». Уоллес был не первым среди своих родственников, кто мыслил таким образом, – его двоюродный дедушка с материнской стороны, а также тетя лишили себя жизни.
Во время первого года обучения в колледже Амхерст Уоллес надеялся на какое-то обновление – и некоторое время его ощущал. По свидетельству его соседей по комнате, иногда по утрам он распахивал окно и кричал всему миру: «Обожаю это место!»
Уоллес завязал дружбу, которая обещала утешение единомышленникам. Он почти сразу познакомился с Костелло, их комнаты находились рядом, а вскоре и с Кори Вашингтоном, пятнадцатилетним вундеркиндом, который жил дома с родителями – руководство колледжа считало его слишком юным для общежития. «Ребята были эмоционально близки, имели похожие проблемы, от которых им приходилось защищаться», – говорил о трех друзьях профессор Амхерста Эндрю Паркер.
Дэйв Колмар, приятельствовавший с Уоллесом на последних курсах Амхерста, вспоминает: «Мы хорошо ладили друг с другом, обсуждали вещи, которые многие посчитали бы смешными. Я говорю на шести языках, а в то время трудился над диссертацией, для которой требовалось два иностранных языка. Я сильно увлекся тонкостями грамматики, и Дэвид вместе со мной. Он спорил об инфинитиве с отделенной частицей или о том, как его мама употребляет определения с исчисляемыми или неисчисляемыми существительными не ради любопытства. Дэвиду действительно было интересно. Мы погружались в языковую среду. Но в чем мы действительно были единодушны, так это во взгляде на такие вещи, как одиночество и уединение, – они были словно темная сторона. Мы порядочно баловались травкой».