Ночь всю не спать хотел, а как медведь ярморочный в клетке, по горнице своей метался. Правда сморился все же, поспал маленько, но с рассветом уже был готов к битве за права человеческие, нагло попранные.
Вот вхожу я, после молебна утреннего, весь такой нарядный и воинственный в залу пиршественную. Расстаралась матушка моя, столы от яств ломятся, и с нарядами успела все продумать, и себе и батюшке. Невеста моя уже сидит за столом отдельным, пустым, как положено. За спиной у нее ясельничий стоит, молодой да пригожий, из ее дружины славной, от злых чар охраняет. Вот я к ней усаживаюсь рядышком и готовлюсь скандал учинять. А царевна мне, тихо так на ушко, с придыханием интимным:
— Что Мстиславушка попка отболела? Это хорошо. А то ночка то у нас с тобой сегодня длинная.
Ночка? Полезли тут в головушку мою образы разные да фантазии. Ой! Что-то у меня желание скандал учинять как-то вот так на корешках и подзавяло. Вздохнул я тихохонько, и начал прилежно речи поздравительные выслушивать. Сначала протопоп наш выступил и «Отче наш» зачел, громко так, с выражением. А потом гости пошли один за другим, с речами и подарками.
На второй пятерке что-то мне сидеть как-то не очень удобно стало, так царевна мне улыбаясь так подушечку подложила, уж от куда взяла-заготовила, заботливая моя… Мне опять стыдно стало. Вот я право сам не ведаю чего желаю. Красивая, умная, сильная, да вся какая величественная. Счастье же мне какое привалило нежданно-негаданно, а я гневаться прилюдно хотел, не иначе как помутнение в разуме случилось от избытка переживаний.
И только я подуспокоился, да в счастье своё неизбежное уверовал, как тут Гриша нас поздравлять вышел, от люда мастерового. Весь такой намытый и приодетый, раскрасавец да и только. Царевна как углядела, что я на Гришу взгляд оценивающий бросил, бровку на меня приподняла недобро и попка вдруг сама по себе снова заболела. А тут, нахал этот, давай невесте моей законной улыбаться и… Неужто не померещилось? Подмигнул моей царевне, поганец такой! Мало мне подозрений насчет ясельничего этого распригожего, что на мою Варвару Фёдоровну чуть ли не облизывается, так еще и собственный кузнец покушается? Только во мне кровь молодая взбурлила, да гнев в голову буйную постукивать вежливо начал, как царевна ручку свою на коленку мою положила и опять тихо так, губками почти ушка моего касаясь:
— А ты Мстиславушка, когда краснеешь так да губки поджимаешь в сто раз краше становишься. Уж и не знаю как до ночки дотерплю. Ой как руки тянуться схватить тебя всего такого смущённого да в почивальню нести.