– Не знаю, Михайло Васильевич. Для дворцового переворота нужны люди. У Екатерины это братья Орловы. А у меня кто? Я же здесь, кроме Герасима, Григория и теперь Вас никого боле не знаю. Нет у меня положения в обществе, чтоб влиятельных людей на свою сторону перетянуть.
– Но я в этом деле тоже вам не помощник. Я вот сейчас с Вами, сударь, разговоры крамольные веду и побаиваюсь, как бы за них меня в кандалы не заковали.
– Мне нечего на это ответить. Я пришел Вам, как умному человеку и патриоту России. Как человеку, который написал:
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
– Хорошо, сударь, что Вы от меня хотите?
– Только одного. Чтобы вы провели меня во дворец. Я должен как-то познакомиться с великой княгиней. Только с ее помощью я смогу помешать подписанию этого позорного для России договора. Это раз. Во-вторых, я не оставляю надежду продлить года жизни государыни российской Елизаветы Петровны.
– Каким образом? Что предначертано Богом, человек не в силах изменить.
– Богом да. Но я полагаю, что смерть Елизаветы Петровны предначертана не Богом, а английской разведкой. Сейчас лекарем у государыни служит шотландец Джеймс Маунси. Лечить он императрицу будет недолго. Всего девять месяцев. После чего она умрет. И тут же от Петра Федоровича сей лекарь получит чин тайного советника и сохранение должности главного царского медика. Это все равно, что помер какой-нибудь купец первой гильдии, а наследники его лекарю дом подарили или на выезд четверку коней с лакированной каретой. После того, как Екатерина придет к власти, шотландец тут же сбежит. Построит дом себе и от него пророет подземный ход. Так, на всякий случай. Потом пророет еще один с «лабиринтом, так что у каждой камеры было по две двери, ведущие порой в тупики и ловушки». Вот как человек будет опасаться получить благодарность из России. Английское правительство решит пожаловать лекарю титул барона. Но не успеет претворить это в жизнь.
– Что с ним случится? Помрет?
– Да, Михайло Васильевич. Чаем поперхнется, как сказано в официальном сообщении. Кстати, Екатерина тогда из этой истории сделает правильные выводы. Когда будет приглашать себе медика заграничного, заодно пригласит в Россию и его сыночка. Так что хочу я как-то рвение у этого шотландца маленько притушить.
– А я когда умру? – голос у Ломоносова дрогнул.
– Если не поменять событий, то через четыре года. 4 апреля 1765 года.
– Ясно. Поскупился для меня Господь.
– Я думаю не Господь, а Екатерина.
– Я вижу, что великая княгиня не благоволит ко мне, – тихо сказал Ломоносов.