Дорожка из желтого камня.
Пара садовых скульптур того умильно-домашнего типа, которые у меня вызывают острые приступы зубной боли.
Кружевные занавесочки на окнах и шторы в горошек.
В горошек, мать его...
Пушистые ковры.
Вышитые подушечки. Фарфоровые пастушки и фарфоровые овечки. Целые стада этих гребаных овечек, занявших и каминные полки, и книжные, и даже махонький столик для игры в ломбер.
- Ах, дорогая, - тетушка взмахом руки отпустила служанку. - Как ты вовремя... я как раз собиралась пить чай... сегодня на удивление прохладно. Впрочем, зима у нас, если вы заметили, очень сырая... у меня кости ломит... а вы, вижу, простыли... мой младшенький постоянно зимой простужался.
Кажется, тетушка не видела ничего странного ни в моем визите, ни в моем сопровождении.
Она отложила вязание в аккуратную корзинку, украшенную разноцветными атласными ленточками. И только спицы воткнула в клубок как-то... очень уж выразительно.
- Присаживайтесь, господа... присаживайтесь... полагаю, у вас возникли ко мне вопросы... я всегда рада помочь матери нашей Церкви, - тетушка склонила голову и коснулась сложенными щепотью пальцами лба. Мол, помыслы ее чисты, а побуждения светлы.
Почему-то Вильгельм подчинился.
Присел.
И рядом на диванчик, обтянутый той же тканью в горошки, опустился Диттер. Дядюшка оседлал пухлую банкетку, а Монку досталось крохотное креслице, в которых только кукол усаживать, но жрец удивительным образом вместился, только поерзал, пытаясь устроиться поудобней.
Он вздохнул.
И уставился на тетушку печальными очами. Она же зазвонила в колокольчик.
- Берта совсем от рук отбилась, - доверительно произнесла она. - Ах, дорогая... мне так жаль... так жаль... слышала о Мортимере... какой ужас...
Она покачала головой и языком цокнула.
А ведь тетушка когда-то была красива. Она и сейчас могла бы выглядеть чудесно, если бы взяла труд, но... серое шерстяное платье сидело на ней мешком. Кружевной воротничок лишь подчеркивал общую унылость ее наряда.
Фартук и вовсе гляделся смешно.
А темные чулки - нелепо.
Вот лицо у тетушки округлое, мягкое. Черты правильные. И волосы хороши, вон до чего толстая коса получилась. А главное в них - ни следа седины... и спрашивается, отчего она не хочет заняться собой?
Или...
- Как вы потеряли дар? - поинтересовался Вильгельм.
Надо сказать, выглядеть он стал куда как лучше. Глаза все еще красноваты, но носом уже не хлюпает, да и вернулась в движениях былая резкость.
- Дар? - тетушка взмахнула ресницами, а пальцы ее пробежались по ряду булавочек, воткнутых в карман платья. - Какой дар?