Сходим.
Чего уж тут, правда, сомневаюсь, что визит этот доставит мне удовольствие.
- На от, - старуха протянула узкую плоскую шкатулку. - И тебе, болезный. По капле натощак, и, глядишь, еще побарахтаешься... что уставился? Мы-то, конечно, зло, да только и люди не добры... прежде чем на ведьму пенять, пусть на себя посмотрят... бери-бери, я людей не травлю... без причины особой, да... а ты мне безразличный... только раз уж за девкой увязался, здоровье пригодится. Их род не нами проклятый...
- А кем?
Старуха махнула рукой: мол, идите уже.
И добавила:
- Я ей приданое дам... тысячи три, а может, и четыре... и не гляди на меня, мальчик, сперва доживи до моих лет, а после уже и осуждай... и никогда, слышишь?! Никогда не дразни ведьму... хотя чего я говорю? Ты уже на своей шкуре испытал, верно?
Уже в машине я протянула Диттеру флакон.
- Не будь дураком, она хоть ведьма, но травить и вправду не станет.
От флакона разило магией, темной, недоброй, наверняка, на крови замешанной, но Диттеру этого знать не надобно.
- И если сама взялась помогать, то прими.
Проживешь чуть дольше.
Но этого я не сказала. А Диттер, к чести его, не стал притворяться, будто чужая помощь ему без надобности. Флакон принял и спрятал в нагрудном кармане, добавив:
- Я все равно доложить обязан.
- Докладывай, мне-то что?
Старуха выпутается. И он прекрасно это знает, оттого и злится, а еще устал зверски. Вон, глаза трет, зевает... это мне сон без надобности, а люди, они куда слабее. На обратной дороге Диттер заснул. Съехал, свернулся на сиденье калачиком... такой беззащитный, что просто прелесть какая... я не удержалась и погладила дознавателя по волосам.
Устал, бедолага.
И...
Будить его - преступление, а потому я свернула на Мильгертштрассе, а оттуда - на Кожевенный переулок, теперь, правда, более известный как веселая улочка. Мимо древней пожарной станции, где ныне разместилась больница для бедных, и на старую дорогу.
Мощеная булыжником, она тускло поблескивала в свете фар. Дома терялись в тени, и только в редких окнах виднелись пятна света. Здесь пахло маслом и железом, и еще копотью. Старые печи жгли уголь, а в огромных ямах, вырытых под домами, скрывались немалые запасы светильного газа. Здесь жили люди, которые не могли позволить себе большего, но еще не подошли вплотную к черте бедности. Бедные в нашем городке вообще не задерживались.
Город закончился внезапно.
Вот он был, и вот поля... слева и справа. Впереди виднеется черная кайма леса, над которой нависла слегка обглоданная луна. Цвет она имела желтоватый, сливочный и казалась какой-то неестественно огромной. Я добралась до озера, которое некогда было прудом, но после разлилось, раздобрело, обзавелось кувшинками и той озерной темною водой, которая говорит о коварстве нрава и немалой глубине.