— Зачем?
— Все ясно. Сегодня после обеда на рынок поедем — будем оправлять наш бриллиант…
* * *
Портрет Лейлы Халед принес с рынка Джамал. Нашел клейкую ленту и повесил у изголовья своего матраса. Шакибу нравился этот снимок — красивое юное лицо, мужской платок-куфия на волосах, тонкие пальцы сжимают АК-47.
— Девушки за нас воюют, — сказал Джамал, ткнув пальцем в портрет. — Пусть висит, чтобы мне стыдно было. Которую неделю в подвале как крысы прячемся.
Эта девушка была кумиром палестинской молодежи. В Европе ее, наверное, назвали бы «секс-символом», но любовь арабских парней не имела откровенно эротического подтекста. Они не были монахами, однако представить себя в постели с предметом своего обожания было бы для них слишком смело. Все их познания о всепоглощающем чувстве складывались из суфийских притч о Лейли и Меджнуне, где образе девушки изображается Бог, а в образе Меджнуна — душа, жаждущая образа Божьего, духовного совершенства и постижения высшей Истины. Бесстрашная Лейла Халед прославилась дерзкими захватами самолетов с заложниками и стала символом сопротивления ООП. И еще она была потрясающе красива.
— Она замуж вышла. Живет в Аммане и уже не воюет, — заметил Шакиб. — А мы здесь не прячемся, а ждем вызова из резерва.
— Какой резерв?! Четыре месяца бездействия. Почти всех офицеров ООП на Кипр отправили, Арафат — в Тунисе, сирийцы ушли, фалангисты христианские по Бейруту как хозяева ходят, а евреи всем заправляют! Лейла столько за нас сделала, что имеет право на отдых — два самолета с сионистами захватила! А мы тут сидим и ждем, когда Арафат с русскими или американцами договорится. Действовать надо!
— И как же ты действовать предлагаешь, брат? — спросил рассудительный Адиль, выключив радиоприемник, как всегда бормотавший у него на груди.
— Только террор! В открытом бою нам сионистов не одолеть. У них армия регулярная, а у нас — отряды. За час боя много ты врагов убьешь? Одного-двух. А в самолете один герой за собой сто евреев на тот свет утащит. Это математика победы.
В разговор постепенно включались соседи по подвалу, кричали, спорили, клялись Аллахом, что жизнь отдадут в борьбе с Израилем, но потом все мирно садились пить чай из грушевидных стаканчиков-армудов. Шакиб шумно прихлебывал сладкий кипяток и почему-то не мог заставить себя не смотреть на портрет Лейлы. Разговоры давно перешли на местные бейрутские новости, кто-то рассказывал о происшествиях на базаре, все смеялись, а он все смотрел на красивое лицо под платком-арафаткой и почему-то вспоминал девушку из еврейского поселения Атерет. Шакиб был еще школьником и два раза в неделю помогал дедушке продавать овощи из его фургона напротив автобусной остановки.