— А как же, как было всегда: социалистическое соревнование, переходящее знамя. Комитет теперь и в Москве, и в Лондоне. Подводят итоги. Флаг. Премия. Из аглицкого банка!
Гром язвительно подыгрывал:
— Премию домой отправляют, согласно контракту?..
— Конечно.
— Советскими рублями?..
— Советскими. Что ты опять с этими рублями пристал? Что не так?
— А из дома тебе пишут? По телефону говоришь с домом?
— Телефонная связь здесь отсутствует. Африка, что возьмёшь с них. Беднота.
— А письма? Радиограммы?
— Радиограммы. Короткие только. Все хорошо, типа. Ну, как всю жизнь и шлют в море. А ты чего так напрягся?
— Фантастика! — Гром разглядывал теперь с интересом: клетки, палубу, бумажную птицу на мачте. — А кто у вас на борту следит за этими знамёнами и соревнованиями? Кстати, а знамя, какого цвета?
— Красное, как положено. А с результатами все по-честному. Два учившихся у нас сенегальских коммуниста ответственные. Доска соцсоревнования. Кто передовик — красным день отмечен, кто слабее — зелёным и синим…
— А сенегальцы — в какой цвет раскрашены?
— Ты о чём?
— Прости меня, Витя. Я, видимо, что-то не то говорю. Извини, если обидел тебя чем.
— Что ты, Гром? Разве ты можешь обидеть? Давно со мной не говорил никто. Много сказано для первой встречи. Хорошо, что ты пришёл, Гром. Я сейчас в магазин сбегаю, ты не уходи, жди меня.
Гром умолк и замер, наблюдая за действиями соседа-собеседника, который подобрал ноги внутрь клетки, встал, и пошёл мелким шагом, командуя сам себе: «На месте, шагом — марш! Левое плечо вперёд! Равнение на середину…»
Гром долго молчал, наблюдая за товарищем, потом объявил сам себе:
— Антракт. Занавес. Конец второго действия. Пойдём в буфет — глотнём стаканчик.
Гром повернулся к другой клетке, из которой смотрел на него капитан. В рассветных сумерках капитан стал похож на индийского йога, мудрого и спокойного. Утренний бриз шевелил его седые волосы и, кажется, раздувал усы в улыбку, неожиданную и приятную.
Капитан сказал, будто увидел вопрос на лице Грома:
— Вы, уважаемый, внимания на него не обращайте. И не бойтесь. Это пройдёт сейчас. Он в магазин сходит, и это пройдёт. Будет говорить — слушайте. У него это всегда перед восходом солнца происходит.
— Что происходит?
— Доля моряцкая — жизнь не завидная. Клапана на головке слабеют, мозги присвистывают. Как у всех у нас, — и посвистел паровозиком. —Он в Севастополь ходит. Вернётся.
— Далеко. Давно это с ним?
— Лет восемь уже. Когда нас напоили какой-то гадостью и загрузили на польский траулер, и отработали мы в южных морях, от Кергелена до Антарктического полуострова, шесть лет, без документов и зарплаты.