— Да знает ли ваш степной князёк, кому он предлагает свою мерзкую дружбу? Выше меня был только Александр Великий! С ним я, возможно бы, и согласился поделить мир, а ваш хан пусть сюда и носа не кажет.
Хорезмшах обезглавил послов и отослал назад Темучину их головы. И вот теперь старейшины Мухаммеда со страхом взирали на непрошеного гостя, и наместник хорезмшаха покорно ждал на палящем солнце милости завоевателя.
— Мудрецов и астрологов слуги сыскали и отправили в твой шатёр, великий хан, — доложил темник Ужеге, один из самых расторопных слуг.
Чингисхан и бровью не повёл. За долгие месяцы походов он научился не тратить энергию на пустяки, не отвечать слугам, не входить с ними в объяснения, беречь слова, движения, жесты. Его жёсткое круглое лицо, обожжённое диким среднеазиатским солнцем, приобрело цвет тёмной глины, некогда чёрные усы частью выгорели, губы запеклись. Лишь в глазах по-прежнему время от времени вспыхивало адское пламя, и страшен был этот взгляд, когда кто-нибудь случайно с ним сталкивался. При этом сам повелитель оставался тих и спокоен, но его сын Джучи и ближайшие помощники застывали, превращаясь в соляные столпы, ибо гнев Темучина не знал сострадания и пощады.
Оставалось ещё шестьдесят мешков. Считать Темучин умел быстро, почти мгновенно. Достаточно, бывало, глазу скользнуть по надвигающейся тьме ратников, и хан уже знал их численность. И действовал почти всегда по одной и той же схеме полумесяца: лёгкие конники по краям завязывали бой, осыпая противника градом стрел, сгоняя его к середине, после чего пускались в бегство. Враг начинал преследование, предвкушая скорую победу, но лучники неожиданно рассеивались, точно растворяясь в пыльном степном воздухе, и неприятель со всего маху наталкивался на прочную стену тяжёлой конницы, которая, подобно гигантской воронке, всасывала его и уничтожала.
За десятилетия сражений воины великого хана столь отточили эту простую тактику, что с вершины холма можно было наблюдать сечу как красочное и захватывающее зрелище, чем обычно и наслаждался Темучин, обозревая поле битвы. Изредка Чингисхан менял её рисунок, открывая неожиданные для себя ходы, и если они себя оправдывали, то четыре его цепных пса, Чжебе, Хубилай, Чжелме и Субэдей, запоминали их, чтобы потом использовать в других побоищах.
Годами выковывал Темучин и воинский дух своих ратников, приучая воинов спать в седле во время долгих переходов или на мёрзлой голой земле, есть человечье мясо, когда заканчивалась конина, пить кровь или росу и не иметь ни к кому жалости в своём сердце. Если в сотне находился один, кто падал духом или поворачивался спиной к неприятелю, Темучин казнил всю сотню. Если в тысяче оказывался десяток струсивших, он казнил всю тысячу. И так продолжалось до тех пор, пока хан не выковал свою рать, подобно изогнутому острому клинку, не знающему ни пощады, ни поражений.