Звонкая полдневная тишина плескалась под башнями минаретов. Город, лежавший перед Чингисханом как на ладони, затаился: пустые площади, базары, улочки. Лишь горстка знати в бело-розовых одеждах, пугливо сбившаяся в кучу перед мечетью, во все глаза рассматривала одинокого пыльного степняка, лениво подъехавшего к ним на низкорослом коньке и нерешительно остановившегося в самом начале красной дорожки. Правителя смущал её ярко-алый цвет, напоминавший кровавую реку, и он раздумывал, стоит ли ему входить в неё и нет ли во всём этом колдовского проклятия. Завоеватель ведал о трёх сладких пороках Средней Азии: лести, лени и коварстве. Последним здесь владели с особой изощрённостью, а на любовный приём в этом ненавистном ему городе Темучин не рассчитывал.
— Это и есть Чингисхан? — выпячивая толстые губы, с удивлением выспрашивал у своих приближённых эмир, разглядывая грязные кожаные порты незнакомца, его стоптанные, разбитые сапоги, рваный пропылённый халат, давно потерявший свою первоначальную окраску, и невзрачную круглую шапочку на голове. — Или это его конюх?
— Наши конюхи одеваются лучше, — прошептал стоявший рядом визирь.
— Наверное, они и воюют потому, что им нечего терять, кроме своих лохмотьев, — остроумно заметил эмир, и все заулыбались. — Жаль, хорезмшах не увидел того, кто когда-то предлагал ему дружбу! Он бы посмеялся.
Но смех застревал в глотках придворных, будучи не в силах вырваться наружу от страшного предчувствия. Один бухарский хан ещё мог шутить: отдавая столько золота, а чтобы собрать его, пришлось вывернуть наизнанку все карманы и кошели богачей, он ни на мгновение не сомневался, что им сохранят жизнь, ибо за эти монеты можно было купить пол-Европы. Первый придворный уже предвкушал, как с лёгкой улыбкой станет рассказывать заморским шейхам, наезжающим к ним в гости, о том, что он выкупил у варваров город за четыреста мешков золотых монет. Ни одна столица мира ещё не стоила столь дорого! И по всему свету разнесётся эта молва, и уже ни Рим, ни Константинополь, ни Александрия не смогут соперничать с Бухарой.
«Из любой неудачи или потери надобно извлекать для себя пользу», — повторял часто любимый мудрец и провидец хорезмшаха и его, эмира, Ахмат ибн Дауд. Эмир звал его с собой поглядеть на страшного завоевателя из далёких восточных степей, но Ахмат желчно ответил:
— Я подожду, пока он сам меня позовёт.
Шутка оказалась пророческой. Эмир с придворными наблюдал, как расторопные слуги Чингисхана собрали всех бухарских астрологов и звездочётов и куда-то увели.