У нее болело все тело. Каждый уголок. Она не могла пошевелиться. Оставалось лишь наблюдать сквозь густую листву за движением солнца и слушать ветер, шелестящий меж серебристых стволов.
Каждый хриплый сбивчивый вдох отзывался жгучей болью…
К шуму ветра примешался хруст листьев под легкими, но уверенными шагами. Она насчитала шесть пар ног. Пограничный дозор. Помощь. Ей помогут.
Кто-то из дозорных выругался. Потом умолк.
Снова послышались шаги. На этот раз одиночные. Она не могла повернуть голову и посмотреть – это вызвало бы нестерпимую боль. Ее дыхание напоминало всхлипывания, но дышать по-другому она не могла.
– Не трогайте ее.
Шаги стихли.
Это не было предостережением, попыткой ее защитить. Голос она узнала сразу же. Еще раньше она сжималась от ужаса, боясь услышать его голос.
Он не спеша приближался. Листья, мох и корни передавали каждый его шаг. Казалось, земля вздрагивала под его сапогами.
– Не сметь к ней прикасаться, – велел Эрис. – Если мы дотронемся до нее хотя бы пальцем, вся ответственность падет на нас.
Холодные, бесчувственные слова.
– Но ее… пригвоздили.
– Повторяю: не сметь к ней прикасаться.
Пригвоздили.
Ей в тело вогнали гвозди с шипами. Разложили на земле. Вначале она кричала на них, требуя отпустить, потом умоляла. Все впустую. Они уже приготовили длинные железные гвозди. И молоток.
Три гвоздя.
Три удара молотком, сопровождаемые отчаянными криками и чудовищной болью.
Она затряслась. Это было столь же отвратительно, как мольбы к палачам. Тело выло от боли. Гвозди, вбитые в живот, держали крепко.
Над ней появилось бледное, обаятельное лицо, загородив красно-желтый узор листьев. Бесстрастное. Бесчувственное.
– Насколько понимаю, Морригана, ты не хочешь здесь жить.
Она бы предпочла здесь умереть, истечь кровью. Умереть и вернуться в другом обличье – жестоком и коварном, – чтобы изорвать их всех на куски.
Должно быть, Эрис прочитал это в ее глазах. Легкая улыбка тронула его губы.
– Я так и думал.
Эрис выпрямился, повернулся. Она сжала пальцы в кулаки, ощущая под ними листья и жирный суглинок.
Жаль, что она не умела выращивать когти, как Риз. Сейчас она бы вцепилась в эту длинную шею. Но когти – не ее дар. Ее дар… стал причиной того, что она оказалась здесь. Пригвожденная. Истекающая кровью.
Эрис отошел.
– Не можем же мы оставить ее здесь… – угрюмо произнес кто-то из дозорных.
– Можем и оставим, – равнодушно возразил Эрис, лицо которого не дрогнуло. – Она предпочла запятнать себя позором, отчего семья и вышвырнула ее, как мусор. Я уже довел до их сведения мое решение.
Он замолчал, и пауза была мучительнее слов.