Гален стоял к ней вполоборота с книгой в руках. Сюртук был перекинут через спинку кресла, что темнело возле камина. С подлокотника небрежно свисал галстук. В натопленной комнате было жарко, и молодой человек позволил себе некоторую вольность: расстегнул верхние пуговицы рубашки и закатал рукава. Хоть и не должен был делать этого, ведь в доме находилась незамужняя гостья.
Но, как уже Мишель успела заметить, Донегану было плевать на многие правила.
Мрачный, задумчивый и такой опасно притягательный — слишком сильное влияние он оказывал на неё. При виде Галена Мишель смущалась, терялась, тянулась к нему, неосознанно стремясь оказаться с ним рядом, вновь ощутить жар его прикосновений, услышать глубокий, дурманящий голос.
Кто бы мог подумать, что в иные моменты этот голос может быть таким колючим и холодным.
Мишель зажмурилась, призывая на помощь всю свою силу воли. Сжав кулаки, так, что побелели костяшки, и ногти больно вонзились в ладони — неприятное, но необходимое сейчас чувство, помогало не пьянеть от любви в присутствии Донегана, — девушка шагнула в комнату.
В полумраке черты лица Галена казались более мягкими, и улыбка, коснувшаяся тонких губ, получилась искренней, выражала любовь и нежность. За которыми таилось что-то ещё… Какая-то скрытая жажда, тёмная и опасная, которую Мишель в нём прежде не замечала. А может, не хотела замечать… Вдруг пришло осознание, что она смотрит не в лицо человека, которого даже после столь болезненного прозрения по-прежнему горячо любила, а любуется искусной маской. И лишь глаза в её прорезях было не спрятать. Они выдавали истинные чувства охотника и его желания.
— Вы плакали? — Маска нежности сменилась выражением заботы и беспокойства.
Для Мишель этот разговор был хуже пытки. А потому, желая с ним поскорей покончить, девушка выпалила:
— Меня греет мысль, что вы решились на похищение, потому что влюблены в меня. Но я переживаю за своё доброе имя, которое может быть опорочено. Я не хочу, но, боюсь, буду вынуждена уехать. Завтра утром.
Мишель не представляла, как выдержит в этом доме ещё одну ночь, но понимала, что в столь поздний час на вокзал её никто не отпустит.
Взгляд Донегана потемнел. Или, быть может, всё дело в пламени, которое то шипело и ярилось в камине, то почти терялось среди почерневших поленьев, и тогда полумрак в библиотеке становился гуще.
Громкий хлопок — это сомкнулись половинки книги, после чего она была отправлена на стол. Разделявшие их несколько шагов Гален преодолел мягко и бесшумно. Как будто подкрадывался. Неимоверных усилий стоило Мишель остаться на месте, не вздрогнуть под его взглядом и не сгореть от мимолётного прикосновения его пальцев, скользнувших по щеке.