Ни сбежать, ни даже проснуться.
Потому что я использовала это дурацкое снотворное!
— Не переживай, Шарлотта. — Орман скользнул взглядом между разведенных бедер, заставляя меня вспыхнуть. — Я бы все равно не позволил тебе сбежать. Управлять собственными снами — не значит постичь гааркирт, позволяющую любого сделать пленником сна. Я этому учился долгие годы.
— Рада за вас!
Кожа стала безумно чувствительной, от воспоминаний о прикосновении трости к соску внутри все сладко сжалось, и я закусила губу. Стоило мне об этом подумать, как набалдашник обвел ареолу, а лакированный шафт скользнул по чувствительной вершинке.
Вверх.
И вниз, цепляя его металлическим узором, от чего меня выгнуло дугой.
Не стану. Я не стану об этом думать, я могу с этим справиться.
Закрыла глаза, стараясь глубоко дышать. Не обращать внимания на ласкающую тело веревку и трость, на то, как наливается грудь, а между ног снова становится горячо. Сердце колотилось о ребра, дыхание сбивалось. Я пыталась считать овец, барашков, коров, сворачивающих себе шею Орманов, но помогало смутно. Желание с каждой минутой разгоралось все ярче, заставляя плавиться на простынях. Как они подо мной еще не загорелись, большой вопрос.
Как я не загорелась сама…
— Ты и так вся горишь, Шарлотта. Всегда горела. С первой минуты, как я тебя увидел… — Низкий голос ввинчивался в сознание, заставляя задыхаться и вжиматься в простыни, стараясь уйти от прикосновений. Если бы я могла: он уже не удерживал мои руки, меня держал сон и подвластная ему магия. — С первой минуты как ты увидела это. Правда, девочка?
От этого хриплого «девочка» и от движения трости по внутренней стороне бедра внутри все отчаянно-сладко сжалось. Я всхлипнула, а Орман удивленно приподнял бровь. Сдавил напряженный сосок между пальцами, и легкий укус боли заставил дернуться, хватая губами воздух.
— Не так быстро, — насмешливо произнес он.
Набалдашник скользил по нежной коже разведенных бедер, затянутая в перчатку рука ласкала ноющую грудь. Поглаживая, вытягивая чувствительную вершинку, сжимая — до пронзительно-острой боли, выдергивающей из плавящего тело наслаждения и приводя в себя. Ощущения обострились так, что темнело перед глазами. Темнело от невозможности расплести руки и скользнуть ладонями по напряженным соскам. Медленно — пальцами между ног, между влажных складок, сводя бедра и надавливая на узелок.
— Я могу продолжать о-о-очень долго. — Голос Ормана почему-то показался звенящим, или это у меня звенело в ушах? — Просто попроси, Шарлотта. И все закончится.
— Обойдетесь! — выдохнула через силу. — Даже в страшном сне.