— Извини, — сказал Савдунин.
— Дядя Леша? — удивленно спросил тот. — Заходи, заходи…
Савдунин вошел, осторожно прикрыв за собой дверь, как будто даже самый малый стук или скрип мог помешать музыканту. Бабкин пододвинул ему стул, и Савдунин сел так же осторожно, как вошел. Бабкин был в своем черном костюме, белой рубашке и с галстуком-бабочкой.
— У тебя что ж, концерт сегодня? — спросил Савдунин.
— Почему ты решил? А, это… Я всегда так сюда хожу. Поиграть тебе?
Савдунин кивнул и сел удобней; стул скрипнул под ним, и Бабкин чуть заметно улыбнулся. Но тут же рука легла на гриф виолончели, смычок тронул струны — началось нечто, чего Савдунин не только не умел, но не понимал и не догадывался, как это можно выстраивать такой стройный ряд звуков.
Он подумал, как это странно: каждый день слышать музыку по радио и даже не прислушиваться к ней. Здесь же он слушал ее словно впервые. Конечно, все это легко объяснить: он видит, как играет музыкант, и не кто-нибудь, а Бабкин, тот самый Вася Бабкин, с которым он завтра встретится в цехе и будет работать рядом… И еще потому, что Бабкин играет для него одного.
Вдруг дверь распахнулась, и музыка кончилась. Панчихин и Лосев, оба в пальто нараспашку, веселые, под хмельком, ввалились в комнату.
— Точно, — сказал Панчихин. — Мы тебя по музыке засекли. А, и дядя Леша здесь!
Из карманов пальто Лосев достал и поставил на рояль две бутылки портвейна. Панчихин потер руки.
— Стаканчики найдутся?
— Уходите, — тихо сказал Бабкин.
— Что?!
— Уходите, я сказал.
— Во дает! — прыснул Лосев. — Что ж нам, массандровский портвейн в сортире хлебать?
Бабкин начал медленно подниматься, и Панчихин, сообразив, что сделали они что-то не то, схватил бутылки и ткнул ими в Лосева.
— Давай, давай, раз хозяин говорит. Тут же храм искусств, понимать надо. И дядя Леша вот — никак не одобряет. А, может, с нами по стаканчику, дядя Леша, по-рабочему?
— Пропьете вы рабочее-то, — буркнул Савдунин, отворачиваясь.
— Это в смысле совести и чести? — спросил Лосев. — Эх, бригадир, ничего ты не знаешь. Вон меня Шилов из бригады пообещал выгнать, а я о нем позаботился. — Савдунин молчал. — Ребят нашел, которые оградки делают. У него ж отец помер, оградка нужна… Ты ему скажи — недорого возьмут. Надо же понять человека…
— Ладно, идем, — поморщился Панчихин. Они вышли.
— Ты не сердись на Панчихина, — сказал Бабкин. — У него душа такая — как пальто без пуговиц.
Савдунин тяжело поднялся, аккуратно отодвинул стул, на котором только что сидел, и только тогда ответил:
— Ты дальше пальто не видишь… Ну, а за музыку — спасибо.