У них оставалось еще минут десять, и Козлов предложил, кивнув на скамейку в скверике перед цехом: «Посидим?» Ничего не ответив, Шилов ушел в цех. Стало быть, обиделся. Все равно не пойду…
Настроение у Матвея было паршивое. Несколько дней назад его начали посылать только на подварку, будто он не в бригаде работает, а так, мальчиком на побегушках. Еще бы, июнь — конец первого полугодия и второго квартала, в цехе гонка: план, план, план! Корифеи, и те начали «пахать», вот и гоняют ребят на подварку, чтоб все было чистенько на экране, без «синяков» или «южной ночи» — черных квадратиков брака.
Кто-то подошел сзади и обхватил ладонями голову Козлова. Он попытался вырваться, но его держали крепко. Он пощупал руку державшего:
— Ну, оставь, Лось.
— Точно.
Козлов обернулся. Над ним стоял сияющий Володька — ну, стиляга, ну, пижон! Замшевая куртка на «молниях», свитер-бонлон, берет-кепочка, а во рту — кривой мундштук с Мефистофелем.
— Ты чего приволокся? — удивился Козлов.
— Вот те раз! — засмеялся Володька. — Ты бы в учебник арифметики заглянул. Даже по Малинину и Буренину мой отпуск скончался тихо и мирно. Учти на будущее: каждый отпуск хорош только в первые дни… Ну, как тут у нас?
Он сел рядом на скамейку и пыхнул своим «Мефистофелем».
— Да так, — пожал плечами Козлов. — Трудимся.
— Мать выписалась, все в порядке?
— Все в порядке, — улыбнулся Козлов. — Скоро бегать собирается. Сейчас все газеты пишут — надо бегать. А ты как съездил? Гульнул крепко?
— Я-то? — переспросил Соколов, глядя в сторону. — Да так… А городище, между прочим, эти Набережные Челны! Мы тут вкалываем помаленьку, а настоящее дело — там. Понимаешь, меня ребята спрашивают: ты видишь свой труд? Что им ответить? Что сварил какую-нибудь станину и она тебе до свидания не скажет, уйдет — и нет ее? А там все на виду. Построили дом — стоит дом. Отмахали заводище — стоит заводище. Нашего брата, сварщика, нарасхват.
С волейбольной площадки доносились голоса, слышались удары по мячу. Сзади просвистел маневровый дизелек — потащил железо в механический цех. Все это было знакомо и привычно.
Козлов молчал. Словно его обидело, что Соколов так расхваливает КамАЗ. Все, о чем рассказывал Володька, он видел только в кино, в хронике: первые домики, первые фанерки с названиями будущих улиц — а потом и улицы, и белые многоэтажные дома, точь-в-точь такие, как в Дачном, Купчине или на Гражданке…
— Ты на работу завтра выйдешь? — спросил Козлов. Володька кивнул. — Ну, а я пошел станину варить, которая уйдет и до свидания не скажет.
Эта резкость была такой неожиданной, что Соколов оторопело поглядел ему вслед.