— Дядя Леша!
— Ты езжай домой, Володя, — тихо сказал Савдунин. — Или выкупайся. Жарко ведь. Хоть вода — и та как щи…
Он пошел, не попрощавшись, и Соколов видел его круглую коричневую голову, глубоко втянутую в плечи. Может быть, потому, что Савдунину трудно было идти по вязкому песку, походка у него была особенно медлительная и какая-то ныряющая. («Значит, он ничего не будет делать. Обиделся. Обиделся и сразу сдался. А если я расскажу ребятам, они тоже могут сдаться»…)
Он смотрел, как уходит Савдунин, а потом бросился в сторону, к шоссе: скорее домой, и пока ничего не рассказывать ребятам, пока надо поговорить с Коляничем, он, наверное, уже пришел.
Но Колянича дома еще не было — дверь открыла мать, а на кухне за столом сидел Козлов, и перед ним стояла чашка с остывшим чаем, к которому он, видимо, так и не притронулся. Когда Володька вошел, Козлов поднял на него глаза, и у Володьки все похолодело внутри — он подумал, что опять плохо с матерью Козлова, но Козлов сказал: «Бригаду нашу распустили». Это было сказано так, будто умер очень близкий человек, и уже ничего, ровным счетом ничего нельзя поделать.
— Погоди, — сказал Колянич, — дай мне хоть пиджак снять.
— В комнате снимешь.
— Кто там у тебя? Матвей? Здорово, Матвей.
— Мне с тобой поговорить надо, срочно.
— Их бригаду распустили, — сказала мать. — Ты понимаешь?
— Ну, братцы, я сначала все-таки вымоюсь.
— Потом. Идем.
— А Матвей?
— Идем, Матвей. Так вот, слыхал? Это твой Клюев.
— Нет. Клюев твой, начальник твоего участка.
— Твой, твой! «Роберт — настоящий человек», — передразнил Володька, — Я хочу поговорить с тобой как с членом парткома.
— Я устал и пришел домой, А правду не ищут дома — по знакомству.
— Вот как? Значит, дома ты уже не член парткома? Вместе с пиджаком все обязанности вешаются в прихожей на спинку стула?
— Я предпочел бы более спокойный тон, Володя. По-моему, землетрясения еще нет.
— Есть! И ты знаешь, что есть. Хуже землетрясения. Шестерым в душу плюнули, вот что! И здесь не только в партком, в райком надо идти, если понадобится!
Козлов сидел в кресле, съежившись. Володька стоял посреди комнаты, глубоко засунув руки в карманы. Колянич уже не перебивал его. («Я никогда не видел его таким. Мне казалось что он еще мальчишка и обязательно удерет на КамАЗ или БАМ, потому что все мальчишки хотят попасть на такие стройки. Даже тогда, когда он вернулся из армии, я думал, что он лишь подрос, и только»…)
— Что же ты молчишь?
— Слушаю тебя.
— Я сказал все, может быть, ты объяснишь, почему такое могло случиться? И что нам делать?