Савдунина он разыскал на пляже. Вернее, не на самом пляже, а в стороне: ему сказали, что Савдунин любит тихие места. И только увидев бригадира, Володька понял почему.
Короткий, квадратный, словно глыба, Савдунин сверху донизу был разрисован татуировкой: орел на его груди нес в когтях бездыханную женщину, синие змеи обвивали руки и ноги, якоря лежали на плечах, как погоны, а цепи свешивались на спину. У Володьки от изумления глаза полезли на лоб, когда он увидел это. Даже поздороваться забыл. Так вот почему в ду́ше бригадир моется отдельно от всех!
— Поглядел — и будет, — сказал Савдунин, нехотя надевая рубашку.
— Вы что же, моряком были? — спросил Соколов.
— Не был. Так, по дурости… Ты как здесь оказался?
Володька опустился рядом с ним на песок. Даже это вечернее солнце жгло немилосердно; хорошо бы забраться куда-нибудь в тень, но, судя по всему, Савдунин не хотел никуда уходить. Он был шоколадного цвета, даже бритая голова стала коричневой — не боится человек солнца!
— Здорово вы подкоптились! — сказал Володька.
— Люблю, — жмурясь, ответил Савдунин. — Это что! Я из Египта приехал — головешка! Жена не узнала. Даже испугалась. Выходит, говорит, с самолета толстый негр.
Володьку удивила эта неожиданная словоохотливость. Потом он подумал: «Что ж, все правильно, размяк дядя Леша в отпуске: солнышко, залив, сосны, никаких забот-хлопот…» Ему стало чуть завидно. Он так не отдыхал ни разу.
— Ты что же, — спросил Савдунин, — с докладом приехал?
Не вставая с раскаленного песка, Володька начал швырять в воду обточенные голыши. Камни отскакивали от воды три, четыре, пять раз, и Володька морщился, если камень сразу же уходил на дно.
— Да говори уж, — хмуро сказал Савдунин. Все его хорошее настроение как рукой сняло. Он начал одеваться, будто вот сейчас, сразу, надо ехать в Ленинград.
Слушал, не перебивая. Володька, поглядывая на него, поразился той мгновенной перемене, которая произошла с ним за эти минуты, даже за одну минуту. Сейчас перед Соколовым был усталый человек, и даже густой загар не мог скрыть выражения тяжелой усталости.
— Ну, — сказал Савдунин, — может, им видней?
Володьке показалось — ослышался.
— Что?!
— Может, видней, — повторил Савдунин, но уже не спрашивая, а как бы утверждая это.
Володька вскочил:
— И это говорите вы?
— Не кричи, — чуть заметно поморщился Савдунин. — Пляж — место тихое.
Он поднялся с песка и начал стряхивать с брюк невидимые песчинки.
— Я не кричу, — снова закричал Володька. — Но это же… Вы что же, ничего не хотите делать?
Слишком много, наверное, было этих песчинок на брюках — Савдунин все смахивал и смахивал их. Потом он разогнулся, и Соколов увидел его усталые глаза, впрочем, Савдунин тут же отвел их и начал надевать туфли, а те зарывались в песок и не надевались.