Савдунин сидел и, казалось, не слушал. Если бы кто-нибудь наблюдал за ним, то мог бы увидеть, что он даже не пошевелился ни разу, будто задремал. Никому и в голову не могло прийти, что все в нем напряжено, что он ждет той минуты, когда секретарь партбюро скажет: «Есть еще желающие выступить?»
Савдунин ждал, когда сможет выступить, хотя ему не хотелось говорить. Но промолчать сегодня он не имел права. И знал, что его выступление пойдет вразрез с остальными — спокойными, даже парадными и не затрагивающими других вопросов, кроме производственных.
— Есть еще желающие выступить?
Вот о н о!
Савдунин тяжело поднялся с места, и Травин кивнул: пожалуйста. Проходя к трибуне, Савдунин заметил, что Клюев нагнулся к начальнику цеха и что-то сказал ему. Это было само по себе недобрым признаком. Очевидно, предупредил: вот увидишь — сейчас начнет мутить воду…
Каждый раз, поднимаясь на трибуну, Савдунин испытывал страшную неловкость: ему казалось, что в самый нужный момент он не найдет единственно правильные слова, и тогда начнутся смешки и подковырки, и все пойдет не так. Вот и сейчас он долго пристраивался за трибуной, мучительно припоминая слова, с которых хотел начать, и вспомнил, наконец.
— Поработали мы хорошо, — сказал он. — Цех то есть. И про недостатки правильно… Есть и недостатки. Только про главный никто не сказал.
Ему надо было остановиться, как бы снова подумать над сказанным, чтобы не сбиться и продолжить в лад.
— А главный — отношение к людям. Вот здесь совсем не все в порядке.
Он говорил по-прежнему медленно, часто останавливаясь, но именно это придавало каждому слову особую убедительность. Его словно бы прорвало. Что произошло с его бригадой? Почему такое отношение к рабочим? Есть ли другое объяснение, кроме того, что начальнику участка пришлось не по душе суждение членов бригады о Панчихине и о позиции самого товарища Клюева?
Савдунин не замечал, какая тишина стоит в красном уголке. Он только видел десятки лиц, чуть приподнятых к нему, потому что стоял высоко на трибуне. Глаза людей были спокойны, это спокойствие передалось и ему, и вдруг Савдунину стало легко, будто он почувствовал, что почти все они, сидящие здесь, с ним и за него.
— Был я у начальника цеха. Спрашиваю, почему такой приказ? Он отвечает: я должен верить начальнику участка. А если начальник участка ошибается? А если ему захотелось пожить тихо-мирно? А почему бы рабочему с ним не поспорить, если он не прав? Запрещено? Кем? Ты в руководство, товарищ Клюев, сам из рабочих вышел. Да забыл, наверное. Я уж не говорю, что у молодых ребят так подрывается вера в справедливость, в авторитет руководителя…